Хазарские сны

— В двух словах не расскажешь. Там все упирается в главного редактора издательства. Товарищ не понимает. Отъявленный вражина: это он подбирает авторов, способных подыграть его навязчивой идее. И всячески продавливает их книги. И раскаиваться, Сергей, — задумчиво произнес после некоторой паузы, — не собирается…

— Принеси чаю, — сказал Сергей по селекторной связи секретарше. — И пусть никто не заходит.

Принесли чаю с бубликами. И кто должен обходиться вообще без чаю, кому положен с одним только сахаром, а кому уже и с бубликами, твердыми, постными, сухо трескавшимися на зубах и славившимися на всю Москву — похоже, даже полагающееся к чаю количество их и то было расписано со сталинских еще времен. Старожилы, с которыми Сергею довелось корпеть над генсековскими докладами на «ближних» и «дальних» цековских дачах, рассказывали: в стародавние времена, когда в стране был один выходной день, в субботу, к четырем часам дня, на Старую площадь подгоняли автобусы и вывозили цековских с домочадцами в однодневный дом отдыха. Ничего необычного в этом еженедельном ритуале не было. Но Сергею запомнилась одна деталь: на каждый стол в доме отдыха ставился двухлитровый графин с водкою. От генсека и генералиссимуса. За службу. Независимо от того, пьющий собирался за столом народец, малопьющий или вовсе не употребляющий (даже дармовое), какого возраста дети и дамы оказывались за ним — на каждый стол.

И самое удивительное: к исходу следующего дня, к отъезду, все без исключения графины оказывались пусты. До дна! — генсек и генералисимус, он везде и все видит. Не дай Бог заподозрит что-либо неладное: мол, ишь ты, соглядатай нашелся! Трезвенник, едрена вошь, праведник, бляха-муха… Члены и кандидаты давились на сталинской даче «хванчкарой» и «киндзмараули» — у Сталина, как известно, стаканчик был с секретом, с двойным дном (а найдите генералиссимуса и генсека без двойного дна), поэтому он и «перепивал» всех, наблюдая русаков, путающихся в собственных соплях — народ попроще же сражался по-русски с русской же, со столичной. Отцы больших семейств, особенно обладатели малолетних дочерей, вечером в воскресенье выходили к автобусам, как из рукопашной.

И ничего: врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает. А некоторые особо сознательные так даже и соседнему столу всячески стремились оказать незваную помощь, а будучи отвергнуты, не теряли надежды и грузно подвигались к другому: мы, конечно, гордые, но человеколюбивые.

Секретарша у Сергея не похожа на других. Не ссыкушка. Взрослая женщина, чуть моложе самого Сергея. Невысокая, обширная, с чудесными ясными, спокойными глазами, которые каким-то непостижимым образом, без слов, умели успокаивать и его самого, даже когда на него накатывали приступы не административного гнева, а натурального бешенства, которым подвержен любой мужчина, как только начинает понимать, что он — неудачник. Как только распаляется, у него первыми начинают дрожать пальцы. Даже не голос, в котором исподволь, как от озона во время грозы, нарастает дыхание, придыханье мата, не душа — а может, человек и держит собственную душу, словно голубку, в кончиках своих же пальцев? Обнаженной, предельно уязвимой — зонд, первым принимающий на себя, осязающий все враждебные клокотанья окружающего мира является сама его смуглая пясть. Она и трепещет — первой.

Видно секретарша его русско-рязанская, как хазарская пленница, являлась чем-то, что препятствует даже пясти. Воздухом — именно кислород чаще все быстрее либо его компоненты: содействуют моментальному сгоранию любых эмоций.

Даже в самый разгар разборки — входила утиной развалочкой с чаем секретарша и, странное дело, пальцы у него дрожать переставали.