Хазарские сны

Добавил в чай коньяку, и они с дедом битый час ломали голову: как быть с националистом? Не в правилах Сергея сдавать своих, а националист, как ни крути «свой», из подведомственной пропаганде сферы. Чаще бывало наоборот: наезжали со стороны, а отдел вставал на защиту. А наехать на прессу, телевидение желающих всегда предостаточно. Легче снести голову гонцу, несущему дурные вести, чем поменять существо дела, то есть сами новости, с плохих на хорошие. Должность у Сергея хоть и заметная, но не могущественная — напакостить с неё легче, чем защитить — и в защите приходилось изворачиваться штопором. По Политбюро гуляла записка о необходимости снятия тогдашнего главного редактора «Комсомольской правды», которого Сергей знал еще с его стажерских времен: славный, острый на язык парень. Горбачев для проформы, а может, в надежде на дополнительные аргументы в защиту парня, к которому и сам относился по-отечески, направил её Сергею: М.С. сам был в щекотливой ситуации, поскольку против редактора объединились и Лигачев, и Яковлев, даже эти антиподы завизировали записку. Сергей, поломав голову, в конце чужой записки сделал свою рукописную приписочку: «Считаю нецелесообразным снимать редактора комсомольской газеты на заседании Политбюро. Это вызовет негативный резонанс: если уж товарищи так настаивают на снятии, то это — дело бюро ЦК ВЛКСМ». И — расписался, предварительно переговорив по «вертушке» с первым секретарем ЦК комсомола: сумеет ли он, задав парню головомойку на бюро, с выговором, оставить его на месте?

— Сумеем, — заверил секретарь. — Он же из рабочего отдела.

Ну да, на это и был расчет: секретарь ведь и сам оттуда же: один из рабочего отдела «Комсомолки», другой из рабочего отдела ЦК комсомола. Свой своему поневоле брат.

М.С. с легкостью ухватился за Серегино изворотливое предложение (хотя втайне Сергей всё же подбирал кандидатуру на нового главного: вдруг не прорежет — и тогда надо успеть внести первому, иначе место «забьют» другие, мастодонты, своими мастодонтскими кандидатами, не имеющими к «Комсомолке» никакого отношения).

— В самом деле, товарищи, не нашего уровня…

И подмигнул Сергею, присутствовавшему на заседаниях Секретариата и Политбюро на приставном стульчике у стены. Позже Сергей узнал: М.С. тоже успел перемолвиться с комсомольским первым.

Главный редактор «Фактов и поводов» формально был подведомствен другому замзаву, но объявлять о его снятии — с повышением — выпало Сергею.

— Вас переводят в журнал Верховного Совета. С пайком, с кремлевкой и с окладом в два раза выше, чем у вас сейчас, — объявил, разглядывая столешницу собственного стола, вызванному в ЦК главному.

Главный, из бывших актеров, нервический, тяжелый, с зачатками львиной болезни, спросил, в упор разглядывая Сергея:

— Вы уполномочены транслировать окончательное решение?

Сергея, конечно, задело «транслировать», но он понимал, входил в положение человека и, стараясь быть как можно спокойнее, произнес:

— Мне кажется, это ещё п р е д л о ж е н и е.

— Так я могу включаться? — подернутые желтизной глаза по-прежнему в упор смотрели из-под тяжелых надбровий.

— Включайтесь, — посоветовал Сергей, вставая из-за стола и давая понять, что разговор окончен.

Много лет спустя, когда Сергей уже давно был не у дел, все тот же главный «Комсомолки» позвал его к себе и после крепкого чаепития в кабинете показал бумагу, которую ему переслали на память из распатроненного архива ЦК КПСС. Ту самую записку. С той самой рукописной приписочкой Сергея, там стояла только роспись, без расшифровки, без обозначения фамилии. Но в «Комсомолке» его подпись помнили еще хорошо — столько лет подписывал гонорарные ведомости! — и узнали сразу же.

И они выпили еще по одной. И даже, кажется, повторили.

Главный же «Фактов и поводов» примерно в то же время, как ни названивал Сергей в его приемную с какой-то издательской просьбой, так и не нашел времени соединиться с ним. Что поделаешь: к тому времени он уже стал миллионером.

Вот что значит вовремя отказаться от удвоения оклада.

А вообще-то удивительно: цена печатного слова в советские времена была несравненно выше, а вот миллионеров в этой сфере почему-то не было. Наверное, редакторы стоили меньше…

А тут впервые Сергей должен был своими руками свернуть голову своему же.

Не верить посланцу, гонцу он не мог — ну не деду же сворачивать шею?

А Кавказ уже разгорался: Сергей сам только что вернулся из Армении.

И он медленно, подбирая слова, продиктовал записку в Чечено-Ингушский обком партии. Дед, не проронив ни слова, тщательно записывал за ним.

По этой цидуле Вахида вскорости и поперли: и из партии, и с работы тоже.

* * *

В конце девяностых секретарша, все та же, сказала однажды, зайдя в Серегин кабинет:

— Тут к вам человек один просится.

— Кто такой? — рассеянно спросил Сергей.

— Да в том-то и дело, не говорит, — встревожено замялась секретарша.

Чтоб его секретарше кто-то что-либо не сказал, не доложился? — это было внове.

— Нормальный?

— Да вроде бы.

— Тогда заводи.