Мирава тоже посмотрела на него. Обычный молодец, и двадцати лет нету, и точно таких же полно на самой Упе – светлые волосы, скуластое лицо, широкие брови. Только загорелый он не в пример другим – как и все его спутники, так что брови светлее кожи.
– И зачем вы только с хазарами связались! – продолжал он, не столько с осуждением, сколько с огорчением. – Быть бы вам заодно с нами! Ваш род славянским языком говорит, деды ваши – варяги, да все как у нас на Волхове! Быть бы нам заедино – половиной света белого мы бы владели, никакие хазары нас не одолели бы! А вы им предались – вот и погибли! Зачем? За что? Шелягов и с нами добудете!
– Хазары – издавна господа над нашим родом, – Мирава удивилась мысли, что можно быть под кем-то другим. – Деды наши под ними ходили.
– Больше не будут ходить! – отрезал Былемир. – Ни деды, ни внуки!
Будут ли они жить на свете, подумала Мирава?
– Что с нами всеми будет-то? – шепнула Мираве Годома, пока они вместе рвали старый рушник на полосы; судя по вышивке, Нежизны работа. – Хоть и жить уже незачем, а все ж таки… Ты узнай у них как-нибудь…
– Зачем они про Уневу-то спрашивали? – беспокоилась Вербина.
– Может, выкуп хотят просить. Она ведь рода высокого, княжеская дочь.
– А я подумала – не себе ли хочет взять? Этот, набольший у них. Он мужик еще не старый, а она-то у нас лебедь белая…
Мирава, удивишись этой мысли, вспомнила боярина. Его имя отроки несколько раз называли, но она от волнения плохо запомнила. Свиндил, что ли? Да, он еще не стар, ни одно волоса седого, ни одной морщины на лице. Но ничего похожего на любовное желание в его глазах не отражалось – он был во власти Морены и не замечал женщин. На его плечах она сюда и приехала.
Русы тем временем затопили все подряд тархановские бани и ходили по очереди мыться. Потом отроки увели Вербину и Годому, зачем-то спросив, вдовы ли они. Те ушли, а Мирава удивилась: зачем им вдовы? Обе женщины были уже не так и хороши, чтобы внушать похотливые помыслы: Вербина полна станом, но наполовину седая, а Годома хоть и помоложе, но тоща и растеряла немало зубов. К чему русам две тетки, когда в городце полно девушек и молодых женщин?
В это время за Миравой тоже пришли – боярин Свиндил опять желал ее видеть. Проходя через двор от Овчановой избы, она увидела, как из соседней вышла Годома, а за нею показалась Унева. Та едва брела, шатаясь, лицо ее было заплакано, и Вербина поддерживала ее под руку. Мирава и хотела подойти к ней… но не стала. Чем тут утешишь? Погибни Ольрад – какие слова, какие причитания могли бы ей помочь? Это горе надо выплакать, выкричать, тогда оно поутихнет и с ним можно будет жить. Но этому ее Вербина и Годома научат лучше.
И все же жаль – Унева так молода! Всего на пятнадцатой зиме от роду вдовой остаться! Да с чадом во чреве…
Боярин Свиндил сидел на том же месте, за столом в Ярдаровой избе. Здесь жарко натопили, можно было обходиться без кожухов, и он сидел в одной рубахе, а его светлые волосы были влажны – видно, из бани сам.
– Садись, – он кивнул Мираве на скамью возле себя. – Как ваши дела? Что муж?
– Хорошо, господин. Я перевязала его. У него лихорадка из-за раны, но я думаю, она уйдет.
– Ногу может сохранить?
– Может, если не будет нагноения.
– А наши как?
– Двое очень плохи, не суди меня, если до утра не доживут. У одного пробита голова, а у другого три раны от стрел в грудии… Не знаю, как он еще дышит.
– Это Сигмар, свей. Он среди первых на вал залез, ему три стрелы и всадили. Если выживет, будем звать его Сигмар Три Стрелы, – боярин попытался улыбнуться, но у него лишь дернулся край рта.
Он потер ладонью грудь в расстегнутом вороте рубахи, и Мирава заметила красный шрам с левой стороны ниже ключицы. Не с этих недавних сражений – этому шраму, как она успела разглядеть, год или около того. Но рана когда-то была опасная – он тоже мог не дожить до этого дня.
– Я вижу, ты женщина разумная и честная…
Мирава благодарно наклонила голову.
– Как твое имя?
– Мировида. – Имя отца она не стала называть, русы все равно его не знают.
– Из родни еще кто есть?
– Здесь в городе – нет. Я не здешняя.
– А откуда? Издалека?
– Нет, господин… – Мирава начала отвечать медленнее и осторожнее. – Выше по реке, в десяти верстах… Но там уже никого нет.
– Разбежались?
– Да, господин.
– Откуда узнали?
– И ты откуда узнала? – подхватил тот рыжебородый, что первым с ней разговаривал.
– Двое наших отроков ушли, когда вас только увидели.
– И что тамошние люди решили? Не воевать, а разбегаться?
– Там некому воевать, господин, – Мирава вздохнула, подумав, что сохранение этой тайны едва ли поможет Веденецкой волости. – Здесь в Тарханове была дружина, а там только оратаи.
– И никто-никто не хотел исполчаться? – Рыжебородый наклонился вперед.
– Нет. Меня сюда никто проводить не захотел, – Мирава опустила глаза, – а ты – исполчаться. Только и говорили, что, мол, Уйман с люторичами подойдет, пусть они и бьются, а мы уже свое отбились…
– Уйман с люторичами? – Боярин Свиндил сдвинул свои прямые русые брови. – Это что еще за хрен?