Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

Питер усмехается, отправляя бумажный пакет в урну; возле соседней колонки пикап и мужчина со стаканчиком эспрессо в мозолистых руках. Американец. И внимания не удостоил бы он, Хейл: в Париж суется многий сброд. Этот же видно - по вызову для ремонта машинок и чистки труб (хозяйки, если повезет, в накидку пятьдесят баксов за интим-услуги).

Питер сел бы тогда и уехал - заурядная персона далеко не его круга, - если в ста тридцати милях отсюда, в заснеженном Ле-Мане, взглядом не зацепился за номерной знак и лысеющий затылок сантехника с винтовкой г3 в багажнике ржавого пикапа.

//

Скотт паркуется возле ветклиники с треснувшими окнами и порванным баннером над дверью через четыре дня (он не считает - просто так вышло). Стучит, не дожидаясь ответа, заходит. Запах спирта и застоявшихся экскрементов в нос волчий ударяет осознанием, что там, в Дейвисе, его остаться просили, спрашивали: “Уверен, что на Холмах работу найдешь? В звездном городке твоем с практикой туго”.

Уверен, уверен, кивал, рабочий халат складывая аккуратно, чесал за ухом хозяйского пса и уносил вещи в картонной коробке. И путь домой держал, петляя, подгоняя, давай, ну же, она там одна. И сказать собирался, что не уедет больше, к черту Дейвис, практику, только с ней рядом бы. Гнал мимо заправок, сбрасывал входящие от Сти, полы куртки трепетали на ветру, снега хлопья на завтрак, обед, ужин.

Примчался. От Дейвиса до Лос-Анджелеса - четыреста миль, а слова значимость потеряли, когда из ее квартиры - в его. Слушал сердцебиение - ровное, и все понял. Мог бы назад, к Робу, попробовать, знаете, вернулся, не сложилось. А в итоге пригнал сюда.

В клетке на стойке мейн-кун - кошка полуживая, полумертвая, хрипит, легкие на вдохе раздуваются, как пузыри жвачки. У Скотта на языке металл крови, сглатывает который, оглядываясь, пятерню запуская в свалявшуюся шерсть. Сердце у кошки стучит Биг-Беном, когда боль животная черными всполохами на смуглой коже.

– Заплатить пришел?

Скотт оборачивается, узнает: грязная толстовка Метс, как в объявлении, которые там, в Дейвисе, листал ночами. Это босс, Грэг. Обросший щетиной и коркой перхоти на остриженных под ноль-семь волосах.

– А, ты тот самый МакКолл, – глаза трет, застегивает рукой свободной ремень. – Стоишь что? Я деньги тебе отстегиваю не за возню с бездомными. Обслуживаем только тех, кто может заплатить.

– Скажите, где что взять, и я сам помогу ей.

– Не понял? Только тех, кто заплатит, парень. Бери швабру и почисти клетки. Кажется, там кто-то сдох.

Местечко лакомое для санэпидемстанции только, но единственное, куда его, Скотта, взяли. О своих условиях и речи нет - практику закрыть обязан и отчет предоставить. Как - его дело.

Сдох, еще бы - в задней части на газетных подстилках тельца неокупившихся. Дышат. В обед Скотт колит обезболивающее (какого хера, парень?) и платит за всех четверых, смейтесь, смейтесь, они будут жить. На ужин хоронит в промозглой земле по Футхилл-роад с промежутком в пару минут каждого.

– Естественный отбор, сердобольный. Выживает сильнейший.

Скотт долбит в стену до хруста костей, которые срастаются тут же, днем позже.

По практике отчет пишет кровью.

Он не сказал ей, потому что не мог заставить сомневаться. Малия уехала, она хотела этого, всю жизнь мечтала туда - в Европу. Мятые билеты, боинг - не летала-то ни разу. Скотт хотел бы с ней, увидеть, как тогда, на берегу Тихого. Взгляд свободный, свободной, если так.

Он находит ее рубашку - случайно - на дне корзины и не вдыхает. Запрещает себе, нельзя, Скотт, не сейчас. Она могла жить там, в нем, не в Париже, а вместо боль за ребрами лагерь разбила. Вдох колья палаток, в легкие воткнутых, как в землю, колышет. Скотт практикуется в задержке дыхания.

Он забирает кошку из ветклиники, чтобы выходить. Та ест с его руки и тычется носом в широкую ладонь. Идет на поправку, думает. Постит объявление и находит парнишку, готового забрать - мама обещала, говорит. А утром видит задранное кошачье тельце у дороги возле мусорных мешков.

Естественный отбор словами Грэга застревает в голове. Если Малия сильная, Скотт, значит, в теории мертв?

/

В Калифорнии плюс пятнадцать, январь. Грэг перестает брать деньги за каждую притасканную шавку, но отмечает, что не приют здесь, скоро бомжей приведешь, парень. А Скотт домой пустил бы даже; он опускает, что там, на Венис-бич, одиночество ложится в ту же постель и пьет из любимой кружки. Он опускает, что есть работа и неврастеник Грэг до того, как одиночество посмотрит на него его собственными глазами.

/

У Лиама - колледж. Стайлз вне зоны в федеральной дыре расследований, и Скотт все чаще вертит в руках мобильник, открытый на диалоге с Лидией. Два года не виделись; она там, в Нью-Йорке, ее имя в журналах где-то между “новыми умами” и благотворительностью. Скотт гордится. Знает, что заслужила. Знает, что шла к этому всю жизнь.