Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

Курчавая макушка теряется среди масок Темного лорда и Железного человека. Толпа сгущается; танцуют под орущего ремиксованного Синатру, плещутся в бассейне, девушки срывают верх от бикини и прыгают в объятиях лакросских качков. Малии душно; она оттягивает ворот рубашки и толкает заднюю дверь. Ветер бьет в лицо, раздувает короткие пряди, и она прячет руки подмышками, ступая по песку. Впереди - Тихий. Гремящая в доме музыка отдается где-то за полосой горизонта, которая тонет в черноте океана.

Садится у самого края, и волны лижут носки кед, кусают пальцы. В Калифорнии не тает снег; блестит на песке, отливая белым. Малия вздыхает. Малия знает, что оставляет его. Скотт МакКолл будет счастлив однажды. Может, и она тоже.

– Мал, – Стайлз за ее спиной икает. Они сюда вместе на скоттовом «додже» приехали, но он тут же затерялся в толпе (где-то между текилой и русской водкой). Малия удивляется, как еще на ногах стоит. – Мал, детка.

– Оставь это, Стайлз, – хмурится она. Он пьяный; он выпил достаточно, чтобы нести еще большую чушь.

– Где Скотт?

– С Лиамом, – отвечает сухо и коротко, надеясь, что свернет с пути к ней. Вместо - падает рядом. Буквально - на нее валится, и Малия отпихивает от себя, собираясь встать и уйти, но Стайлз хватает ее за руку, и взглядом: останься. Он не просит - умоляет. Стискивает ладонь, будто боится. Будто не сможет один.

– Что с тобой?

– Я так устал, Малия, – он запускает руку в волосы. Зрачки бегают, но не от того, что выпил. Выбился из сил. Заебался.

Знает его. Знает пустого мальчика больше, чем саму себя. Он - в ней. Запечатан, вырезан там, где носила его дочь.

Перестать думать об этом. Синдром фантомной конечности - его ампутировали, а боль осталась. Малия не имеет права при нем сдаваться.

– Я устал ругаться с Лидией, – а он продолжает и из бутылки хлебает снова, снова. – Я устал, что она хочет иначе. То, что я не могу дать, потому что я не какой-нибудь там Аарон Хотчнер. Я устал, что она всегда будет достигать большего и требовать, чтобы я достиг еще больше, потому что так там у них, черт возьми, принято. Я устал, что Хэнк, который протирал штаны в ФБР все эти годы, пока я из кожи вон лез, получил горячее дело и доступ к базе, а я греб сраные бумажки.

Стайлз пьет; дышит тяжело, но Малии нет дела, да?

– Но знаешь, от чего я реально пиздецки устал? От стандартов. От того, что наша дочка там отдувается за продиктованное дерьмо, потому что она не такая, как все. Кто придумал это, Мал? Кто поставил на детей клеймо? Я восстанавливал ее проект с нуля, сидя на парах, я клеил это в коридоре, когда меня выгоняли, я вернул даже чертового Дерека с его кислой миной и фермой, потому что это было так важно для нее! У нее была жилетка в крови, когда позвонила. Разбила нос в школе - так Крис сказал. А теперь знаешь, что сказала она? “Стайлз, моей супермамы больше нет”. Тебя, Мал! Потому что ей было плевать на фонтан крови и на себя даже. Потому что тогда все, чего она боялась, - это потерять тебя. Ее маму. Я потерял, Малия. И я каждый день спрашиваю себя, почему не был рядом, когда она просила. И я ненавижу себя за это.

У него язык заплетается, но смотрит на нее, а у нее ком раздирает глотку.

– Становится поздно однажды.

А потом это происходит.

Он бросает бутылку и целует ее, обхватывая лицо. А она отвечает. Чувствует его скользкий и влажный язык во рту, вкус текилы, пока он пробивается дальше, и у нее сердце колотится бешено, потому что он делает все, как раньше. Они целуются, как в ту ночь, когда их ребенок уже был в ней. Когда губами жался к животу, когда еще не знали оба.

Он забирался руками под ее рубашку тогда, сжимая грудь, и он делает это сейчас, смело, по-свойски. Он горячий, у него кровь кипит, гоняется по венам, и Малия обжигается. Это отрезвляет.

Дыхание сбито; опухшие губы и отравляющее послевкусие. И Скотт, стоящий на песке. Со стаканчиком текилы.

Расплескивается - случайно. Малия вскакивает на ноги и - не встречаются взглядами - толкает плечом, проносясь мимо. Пахнет отбеливателем и разлитой «Сиеррой». Скотт не знает, что видит такой в последний раз.

Стайлз смотрит вслед, а затем его тошнит. Он не ел; Скотт помогает подняться. Скотт - друг.

Вуди, выброшенный на свалку из распродажной коробки.

//

Утром у Стайлза трещит голова. Он выпивает три стакана воды с шипящей таблеткой аспирина в одном и так некстати вспоминает о них с Малией.

А Скотт стоит возле ее двери с оставленным в щели адресом парижской квартирки.

========== триггеры и трикстеры ==========

В “Esso” в Париже расчищенные от снега дорожки, свежая французская выпечка и вздутые новогодние наклейки на стеклах. Питер запахивает пальто от Стефано Риччи, вынимает пистолет из бензобака арендованного астон мартин и надкусывает круассан, слыша, как тесто воздушное хрустит под острыми зубами. Облизывает губы, когда шоколадная начинка течет из булочной сердцевины, подпевает песне Боуи, звучащей из заправочных колонок. Здесь пятница, чуть больше пяти вечера, и у дверей заправки топчется только уборщик в толстой зимней куртке.