— Ну вот, теперь совсем другое дело: ты залезешь по стене, прирежешь часового, сбросишь вниз веревку, дождешься, пока мы поднимемся на крышу, и откроешь нам люк, ведущий на женскую половину…
Судя по глумливой ухмылке, появившейся на лицах большинства воинов, они рассчитывали, что после захвата женской половины сарти получат возможность ссильничать кого‑нибудь из ее обитателей!
Негзара, представившего себе, чем это может закончиться для него и Аютэ, тут же затрясло от ярости. Он развернулся к Юлаю, лежащему на траве и бездумно глядящему в небо, и зашипел:
— Слышь, Подсвечник, мне кажется, что твои люди не понимают, КУДА и ЗАЧЕМ мы собираемся залезть!
Ослоп, стоявший неподалеку, пожал плечами и демонстративно почесал чресла:
— А че тут панимать — та? На ЖЕНСКУЮ па — ла — ви — ну! За бабами!!!
Подсвечник тут же переменился в лице:
— Ялгар — р-р?
— Да, брат?
— Се — е-есть!!! Вста — а-ать!!! Се — е-есть!!! Вста — а-ать!!! Се — е-есть!!! Вста — а-ать!!!
…Приседаний через двести, когда злость в глазах Ослопа превратилась в бешенство, Юлай изволил добавить к командам еще и объяснения:
— Это Шаргайл! — сесть!!! Здесь каждая — встать!!! — вторая — сесть!!! — баба — встать!!! — владеет Волчьими Клыками, как вы мечом — сесть!!! — И если вы, — встать!!! — придурки, — сесть!!! — попробуете без команды — встать!!! — пошевелить хотя бы пальцем, — сесть!!! — то я устрою вам — встать!!! — не Десятину, а листвень Воздаяния!
Судя по тому, как побледнели илгизы при словах «листвень Воздаяния», обещаниями Подсвечник не разбрасывался. И имел полное право казнить и миловать любого из стоящих перед ним воинов. Видимо, поэтому следующие приседаний сто — сто пятьдесят на лице Ялгара играла виноватая улыбка.
Наконец Юлаю надоело твердить одно и то же, и он, проорав очередное «Встать!!!», мрачно оглядел стоящих перед ним мужчин:
— Вы будете делать только то, что скажет Негзар, и ничего больше. Ясно? Или объяснить поподробнее?
…Целых четыре часа — до самого заката — илгизы тренировались как проклятые: отрабатывали подъем на стену «зрячими» и с темной повязкой на глазах, учились ориентироваться на женской половине сарти, правильно врываться в комнаты и спускаться по веревке с привязанными к спине товарищами. Но стоило солнцу скрыться за хребтом Оттан’хар[155], как их пыл начал угасать. И Юлай, по своему обыкновению наблюдавший за тренировкой со стороны, решил их подстегнуть, заявив, что самый ленивый проведет всю ночь в молитвах.
К удивлению Мыши, подействовала и эта угроза — воины забегали так, как будто им пригрозили изгнанием из рода. И «взяли» цель еще двенадцать раз, два из которых — почти в полной темноте.
Кстати, последний «захват» получился очень даже ничего. Если, конечно, не считать того, что двое самых торопливых, спустившись по веревке слишком быстро, сожгли себе кожу на ладонях; Натти Зануда, заплутавший в хитросплетении коридоров, задержал отход и чуть было не подставил хвост под наш’ги «защитников»; а Ослоп, что‑то намудривший с узлами, уронил Кватта Лохматого локтей эдак с десяти.
Впрочем, все это происходило в полной тишине, поэтому он счел попытку удавшейся. И, посмотрев на почти угасшее зарево над Треснувшим Седлом, засобирался в город…
…Замерев на перекрестке, тень, качающаяся, как дес’ит на волнах, растерянно повертела головой, сделала шаг в сторону Подворья Илгизов, запнулась о камень и упала лицом вниз.
Ойкнула. Помянула Бога — Отступника и всех его потомков. Потом кое‑как встала на четвереньки и, бормоча себе под нос что‑то невразумительное, поползла к ближайшему забору.
Доползла. Посмотрела вверх. Не нашла ничего, за что можно было бы зацепиться, громогласно попроклинала свое счастье, отправившее ее в Шаргайл, потом обругала хейсаров, варящих слишком крепкое пиво, тварей, которые мешают его с водой, и упала снова. Неслабо шарахнувшись головой.
Села. Прижала руку к разбитому лбу и зашипела, как разъяренная Снежная Смерть[156]:
— С — с-скоты! Кто так с — с-строит?!
В следующую тираду Лиекса Ноздри Негзар уже не вслушивался — решив, что внимание всех часовых приковано к пьяному придурку, он прикоснулся к плечу лежащего рядом Юлая, легонечко сдавил его пальцами, дождался, пока Подсвечник выберется из канавы, и бесшумно встал.
Взгляд в сторону перекрестка, на котором все еще буйствовала «пьянь», пара шагов пригнувшись — и он, нащупав сцепленные руки припавшего к стене илгиза, поставил на них правую стопу.
Еле ощутимое покачивание… второе… третье — и Мышь, взлетев над головой резко выпрямившегося долинника, вцепился в верхний край забора. А через мгновение, перебросив свое тело через препятствие, осторожно сполз на крышу кузницы и прислушался.
Как обычно, в конюшне чуть слышно всхрапывали лошади, на переднем дворе поскрипывал колодезный ворот, а с оу’ро доносилось мерное дыхание тренирующегося часового.