Хелена Рубинштейн. Императрица Красоты

– Нам нужно сделать что-то для мужчин. Я хочу, чтобы дом Гуриели стал лучшим на рынке услуг для мужчин! И все мы от этого выиграем! Будет польза и для меня, а главное – для Патрика.

Все повернулись в сторону молодого человека, который немного растерялся.

– Я вам говорю, что мы сделаем миллионы, – продолжала она. – Настал момент. За дело!

Все разошлись, а Патрику она сделала знак остаться. Медленно разворачивая фантик мятной конфетки, она рассказала ему по секрету, что уже наняла человека, который должен будет вести дела Дома Гуриели, и что задача Патрика – быть его правой рукой. Мадам в деталях описала ему эту «необыкновенную женщину». Речь шла об Элинор Мак Викар, которую она только что переманила из Harper’s Bazaar, где та занимала должность главного редактора рубрики «Красота». Хелена была очень довольна, что заполучила прекрасного профессионала по очень разумной цене.

Патрик никак не мог понять, в чем же именно будет состоять его работа. Наконец Хелена сказала, что он должен «служить подопытным кроликом». Наступило молчание. Чтобы как-то ободрить его, Мадам сказала, что у него подходящий тип кожи, он выглядит презентабельно и поэтому станет «лицом Гуриели».

Несколько дней спустя Патрик О’Хиггинс покинул свой кабинет на Пятой авеню вместе с секретаршей. Все подумали, что он впал в немилость, и гадали о причине этой перемены. Ответ не заставил себя ждать: Глория О’Коннор, сестра графини Креспи, заняла его должность. Оказывается, Мадам предложила ей это во время поездки в Рим. Несмотря на отсутствие опыта подобной работы, Глория заняла место Патрика подле мадам Рубинштейн. Хелена часто пользовалась этой тактикой – брала человека на работу и давала важные задания, а потом понижала в должности, чтобы он работал больше, надеясь вновь завоевать ее доверие. Эдвард Титус, потом Гораций, Рой, Оскар и даже сам князь прошли через это. Теперь настала очередь Патрика, ее «бабочки», как она любила его называть.

Через три недели приехала миссис Мак Викар и сразу же взялась за дело. Не прошло и месяца, как нижний этаж превратился в элегантный бутик для мужчин. Все было сделано быстро и втайне. Интерьер был оформлен очень строго и сдержанно, именно так, как Мадам терпеть не могла. «Похоже на больницу!» – не удержалась она. Но это было еще не все. Когда Элинор Мак Викар объявила о своем намерении превратить второй этаж дома в парикмахерскую для мужчин, Хелена даже не нашлась что сказать. Бывшая редактриса Harper’s Bazaar прибавила тоном, не терпящим возражений: «Если существуют парикмахерские салоны для дам у Хелены Рубинштейн, почему же я не могу сделать парикмахерскую для мужчин у Гуриели?»

Князь Гуриели яростно воспротивился этой идее: «Князь, русский князь, и вдруг открыл парикмахерскую? Это недостойно. Что скажут все мои друзья?» Миссис Мак Викар не растерялась: «Князь Романов владеет очень прибыльным рестораном в Голливуде, и все его друзья регулярно там обедают. Надеюсь, что ваши будут приходит к нам делать прическу!» Вопрос был закрыт.

А через несколько дней княгиню Гуриели срочно доставили в больницу. Ей сделали операцию, и на третий день близкие узнали, что она умирает от рака. Дело дома Гуриели было немедленно забыто, потому что все думали теперь исключительно о здоровье Мадам. Правление фирмы было взбудоражено не только вестью о ее скорой смерти, но и тайной, окружавшей завещание Мадам.

У Хелены была несносная привычка все время вносить поправки в завещание. Тот член семьи, который чем-то рассердил ее, немедленно лишался наследства, а какой-нибудь сотрудник, который был у нее в милости на тот момент, мог надеяться стать наследником огромного состояния. Когда после ее смерти 12 июля 1965 года завещание было оглашено, некоторые из поправок просто не могли быть приняты по закону[130].

Несмотря на старания родных не афишировать информацию о болезни Хелены, новость распространилась. У Мадам был рак горла. Гораций вернулся из французской ссылки и каялся у изголовья умирающей матери, которая, как и много раз до этого, простила его. Много недель она была на пороге смерти, и навещать ее могли только близкие родственники. Но в конце концов, как уже не раз бывало, она выдержала испытание и, казалось, победила тяжелую болезнь. Первый телефонный звонок был сделан Патрику, которого она попросила прийти. Он поспешил к ней.

«Я увидел Мадам, завернутую как индейская скво в больничное покрывало и простертую на кровати. В ее черных, как смоль, волосах проглядывала седина. Я испугался. Никогда еще она не выглядела такой слабой и старой, даже во время недавнего недуга в Риме. Было очень заметно, что последние несколько недель она была на пороге смерти. Я был не в силах произнести ни слова. К тому же я помнил, как она ненавидела любые проявления жалости»[131].