Хеллуинский Костер

— Взгляните на мои часы! Который час? Пол третьего ночи! Слушайте! Часу в первом проснулся мой батька. Чудится ему, что кто-то рядом с ним в кровати лежит. А матери моей уже второй день как нету, в город к сестре поехала. И вроде бы и человек, но маленький и в пелена укутан. Протер батька мой глаза и видит- лежит с ним рядом младенец. Тихо лежит, не плачет и звуков не издает. И так в пеленки закутан, что лица не видно и никак не развернуть.

Понятно, что после этого спать не хочется. Сел мой батька на кровати и видит, как на нашем кресле сидит старуха, сморщенная, страшная. Ой, какая страшная! Волосы, как ночное небо, черные, да такие сальные и грязные, что как будто мокрые. Кожа настолько белая, что все вены, даже мельчайшие, видны насквозь. Глаза такие вытекшие, опухшие, что и зрачков не видно. Сидит в тени и смотрит на младенца. Как батьку моего заметила, приложила палец к губам и говорит голосом, настолько охрипшим, что словно никогда и не говорила, а зубы острые, желтые, и весь рот в земле: «Не буди моего ребенка».

Вот после этого батька, то и пропал.

— Ох ты, Витька, и выдумщик! Ну рассказчик! — в голос засмеялся Алексашка, распугав всех уже уснувших птиц.

— И ничего я и не выдумываю! Очень даже правда! — обиделся Витька.

— Ну, не обижайся. Ну как ты мог узнать, что случилось с отцом, если он пропал? Да и почему ты здесь, а не в полиции если же приключилось такое. Вот у меня история! Настоящий ужас.

К нам тетка приехала из Сибири, всем подарки дарила. Мне новые меховые унты достались. Я, конечно, обрадовался. У окна поставил и решил, что, когда ночью к вам пойду, их одену. Жарко, конечно, но ежили вы бы эту красоту увидели, все бы поняли. Мать меня вечером будит и орать начинает. Мол, почему ты одел новые унты и через окно в дом зашел, наследил же! А от моего окна до самой входной двери идут следы, какие мои унты оставляют — землистые, мокрые. Словно, кто-то в моих унтах забрался через окно и прошел весь наш дом, а затем просто вышел через сени. Я, пока еще светло было, следы пытался отследить. Из двора они через огород идут, по летним лужам, оттуда по дороге и прям в этот лес, где мы сейчас с вами сидим.

— А дальше? Унты-то нашёл? — заинтересованно спросил Степка после минутного молчания.

— Дальше стемнело. — вздохнул Алексашка. — Искать уже не представляло смысла. Ночью одному в лесу и заблудиться можно было бы. А завтра, после дождя, следы размоет и пропали мои унты. Вот только кто мог влезть в окно? Это значит — стоять прямо надо мной спящим, одеть мои унты и пройтись по всему дому, где куча гостей и людей, а затем ночью уйти в лес? Жутко, неправда ли? А ведь окно я кажись и закрывал….

— Да, ну не может у нас в деревни столько всего произойти! У нас и полицейский есть! Про Михалыча забыли? — спросил Коля.

— Да как же я могу забыть-то про отчима то своего?! Он кстати сегодня домой какой-то озабоченный пришёл. Посадил меня за стол и давай такое рассказывать. Бред какой-то! Я уж думал он заболел, — ответил Степан.

— Что же он этакое рассказал? — заинтересовался Алексашка.

— В кабинете у него радио стоит, отца его еще. Он его на работу носит чтобы скучно не было. Крутит, вертит там что-то. Потом домой обратно забирает. И ведь не всегда на нужную волну попадает. Вот попал на какую-то. Слышит- трески, шум и ничего. Уже переключать думал и тут голос как будто прямо к нему обращается: «На улице снег, на улице дождь, на улице ветер…» И опять помехи. В окно выглянул. Тишь. Ни ветра, ни дождя, ни снега. И опять голос: «Выходи на улицу… Впусти ты с улицы…» И опять помехи. Переключил он короче. Вечером после работы выходит Михалыч, с собой радио берет естественно. Давно там уже другая частота установлена. И вдруг опять ночью, посреди дороги тем же голосом: «На улице снег, на улице дождь, на улице ветер…. Теперь ты на улице, а я у тебя в доме…»

Когда он вернулся и мне все рассказал, мы радио стали настраивать. Вот только оно теперь не то что ту именно, а вообще никакую частоту не берет. Сломалось радио- то, — закончил Степан.