Хельмова дюжина красавиц

— Сдохни, тварь! — взвизгнул бородатый, а когда Лихо на крик не обернулся, швырнул в спину горсть песка…

Кончик сабли мелькнул перед глазами.

Еще немного…

…осклабился противник.

…отступил… и наступил… танец, в котором Лихославу пытаются навязать свой ритм, но он не настолько наивен, чтобы поддаться.

…а вот сделать вид…

И клинок трется о клинок, стальная нежность, которая рождает искры… почти страсть… и вершиной ее — острие, которое вскользь, лаская, касается плеча врага…

Поворот и точка клинком, который упирается в грудь Твердислава.

— Во блин! — восклицает его товарищ, этакой развязки не ожидавший. А Лихославов соперник вовсе не выглядит огорченным.

— Думаешь, сможешь от нее спрятаться? — шепотом говорит он, а потом вдруг падает, насаживаясь на клинок, как бабочка на иглу…

…позже скажут, что умер он задолго до этого удара, который и ударом-то не был…

…умер накануне, и уже мертвым явился в казарму…

…и товарищ его, удивляясь этакому обстоятельству, станет удивляться, а заодно уж клятвенно заверит, что идея дуэли бесчестной принадлежала целиком покойному, коий для покойника был слишком живым и инициативным, а сам пан Бельский ничего-то супротив княжича Вевельского не имеет… никак опоили, заморочили…

…но все это будет пустым и не важным.

Главное, что в тот миг, когда сабля вошла в мягкое, какое-то ненастоящее тело, Лихо услышал шепоток…

— Мой, мой…

— К Хельму, — ответил он, головой тряхнув.

И ошейник потрогал. Что бы там Аврелий Яковлевич не говорил, но с ошейником оно надежней будет…

Ветер, скатываясь с крыши лучшей гостиницы Гданьска, смеялся…

Глава 16 Где так или иначе решаются дела сердечные и не только они

Наверное, можно было вздохнуть с облегчением.

И Евдокия вздохнула, пытаясь унять непонятную тянущую боль в груди, точно игла засела… и вытащить бы, а она не вытаскивается, и предчувствия дурные только крепнут…

Радоваться бы надо, а у нее предчувствия.

И Евдокия трет виски, пытаясь понять, о чем же Себастьян говорит… главное уже сказал, но не уходит. Сидит в кресле, ногу за ногу закинул. В одной руке стакан с лимонадом, в другой — газетенка, кажется, та самая, мерзкая, в которой появилась очередная статья…

…волкодлаки среди людей…

…не стоило читать, но Евдокии хотелось хоть чем-то пустоту заполнить…

— Пожалуй, я пойду, — Себастьян вдруг замолчал, посмотрел как-то странно. Добавил тихо: — Вам бы отдохнуть… Лихо все равно в ближайшее время занят будет.

— Чем? — поинтересовалась Аленка, которая глядела на живую легенду с немалым подозрением, но хоть бы без прежней своей влюбленности.

Влюбленность — это боль.

А Евдокии не хотелось, чтобы сестре было больно.

— Кем, — поправил Себастьян. — Аврелием Яковлевичем. От него избавиться не так-то просто, потому отдохните… носик там припудрите… глаза нарисуйте. Только, когда объявится, с визгом на шею не кидайтесь. Глупо выглядит.

И откланялся.

А газетку, что характерно, с собой прихватил.

— Знаешь, — задумчиво произнесла Аленка, на дверь уставившись. — Мне отчего-то кажется, что он притворяется…

— Кажется.

Не хватало рецидива любовного… Евдокии бы с собственным справиться.

С визгом на шею?

Хорошая мысль…

— Ты улыбаешься!

— Нельзя?

— Можно! Нужно! И вообще… а платье уже решила, какое наденешь? Я думаю, что зеленое пока не стоит. Тебе, конечно, зеленый к лицу, но сейчас ты очень бледная… а розовое — слишком по-девичьи как-то… лиловое темное…

Аленка, распахнув дверь гардероба, самозабвенно перебирала платья, в каждом находя какие-то недостатки, которые оное платье делали недостойным Евдокии. А поскольку нарядов было не так и много, вскоре Аленка произнесла заветное:

— Тебе надеть нечего!

Евдокию одежный вопрос волновал меньше всего.

— Ерунда… там полосатое есть…

— Оно совсем простое!

Простое. Домашнее. Тем и лучше, потому что… Евдокия сама не знала, почему. Предчувствие грядущей катастрофы ее не отпускало…

— Я… пойду прилягу… голова…

— Все нормально?

— Да… не знаю…

— Скажи, что…

— Ничего… просто устала, наверное. Сколько я не спала?

Маленькая ложь во благо? Пусть будет, главное, что Евдокии и вправду следует прилечь. Она и сама готова поверить, что это ее беспокойство рождено единственно бессонницей. Так ведь бывает, верно?

Иррациональные страхи.

И сон приходит, наваливается, душный, пыльный, чужой.

Евдокия точно знает, что сон этот ей подарили или, точнее сказать, подбросили, как подбрасывают к дверям дома приблудное дитя, в надежде, что не оставят его лаской…

…не оставила…

…и вправду небо серое, стальное, с булатным узором облаков.

…под ногами мох ковром дорогим, каковые из Першии возят. Ноги проваливаются по самую щиколотку, и идти тяжело, поскольку гуляет земля, ведь ковер поверх водяного омута бросили. Неосторожный шаг — и прорвется.

Тогда не станет Евдокии.

С головою уйдет под воду… а там ждут, она знает, видит почти зеленоватых дев в одеяниях из рваных сетей…

…сестрою кличут.

Ерунда. Не сестра она им, чужая в этом мире, где мох расцветает от крови, и ползут по только что белому ковру узоры…