Хельмова дюжина красавиц

И пахло свежими кренделями, от аромата этого желудок заурчал… а ведь с завтраком не сладилось, из-за конфликту с маменькой, которой пан Острожский с его воздушными замками весьма по сердцу пришелся. Едва вусмерть не разругались. Модеста Архиповна настаивала на том, что поучаствовать в деле надобно, а Евдокиину осторожность называла бабьим переполохом. Дескать, только непраздные бабы каждой тени боятся. А пан Острожский — вовсе даже не тень…

…прохиндей.

А ну как уже обманул доверчивую слабую женщину?

Нет, маменька обещалась без Евдокииного согласия в мероприятие сие не лезть, но вдруг да… Евдокия мотнула головой, отгоняя мрачные мысли. Не столь уж Модеста Архиповна и слаба, хотя порой невместноо доверчива, этого не отнять… а этот, гад, манерами берет, любезностью показной.

Желудок заурчал, опасаясь, что вместо кренделей его ждет пища исключительно духовная, замешанная на финансах и полугодовой отчетности, которую давно следовало проверить, потому как Евдокия подозревала, что новый управляющий Коришвецкой фабрики подворовывает. Конечно, скромно, не наглея, но давно…

…а кренделей хотелось, чтобы пышных, густо посыпанных маком. И молока свежего, с пенкой.

И Евдокия, крадучись, двинулась на запах. Она прижимала к груди портфель и планшетку, в подмышке держала скользкий ридикюль, и радовалась, что никто-то не видит ее…

…в измятом после сна платье…

…простоволосую…

…на ведьму, верно, похожа…

Дверь в каморку проводника была открыта. А сам проводник отсутствовал, зато на столе, накрытом белоснежной крахмально-хрустящей скатертью, на серебряном подносе, лежали кренделя. Именно такие, о каких Евдокия мечтала.

Она сглотнула слюну.

Нехорошо без спроса брать, но…

Румяные, пышные, с корочкой темной и лоснящейся, с маковой посыпкой, и крошечки маковые, не удержавшись на глянце, падают на скатерку.

Кренделя манили.

Запахом. Видом своим… и еще маслице сливочное, правильного желтоватого оттенка, а значит, из хорошего молока сделанное, на тарелочке слезою исходило…

…нехорошо…

И ножик здесь же лежал.

…она не красть собирается, она заплатит… сребня хватит за крендель и кусочек масла?

В животе урчало, и Евдокия, воровато оглянувшись, переступила порог. Ей было и стыдно, и страшно… а вдруг кто увидит? Сплетен не оберешься и…

Никого.

Только кренделя и маслице… и сахарок в стеклянной сахарнице, на три четверти наполненной. Лежат белые куски рафинада… это просто от голода.

…питаться надо регулярно, об этом и в «Медицинском вестнике» пишут, но у Евдокии регулярно не получалось, вечно то одно, то другое… и тут…

— Воруете? — раздалось из-за спины, и Евдокия, ойкнув, подпрыгнула. А подпрыгнув, выронила ридикюль. Естественно, содержимое его рассыпалось… и монеты, и помада, и румяна, которые Аленке были без надобности, потому что не нуждалось ее лицо в красках, и зеркальце, и пудреница, и прочие дамские мелочи, разлетевшиеся по ковру…

— Я… я проводника искала.

Офицер, тот самый, поразивший Аленкино девичье сердце, стоял, прислонившись к косяку, загораживая собой дверь. Помогать Евдокии он явно не намеревался, напротив, казалось, ему доставляет удовольствие и ее смущение, и то, что приходится ползать, подбирая Аленкины вещицы, которых было как-то слишком уж много для крошечного ридикюля.

Поддев носком начищенного сапога катушку ниток — и зачем они Аленке, если она и иглу в руках удержать не способна? — он сказал:

— Как видите, проводника здесь нет.

— А где есть? — Евдокия нитки подобрала.

Не хватало еще добром разбрасываться. И вообще, она — не гордая, в отличие от некоторых. Вопрос же ее пропустили мимо ушей. Офицер покачнулся, перенося вес с одной ноги на другую, и произнес:

— Вы на редкость неумело выполняете свои обязанности. Я бы вас уволил.

— Что?

Евдокия застыла с ридикюлем в одной руке, и парой липких карамелек в другой.

— Уволил бы, — повторил он, издевательски усмехаясь. — Полагаю, вы понятия не имеете, куда подевался не только проводник, но и ваша подопечная.

Подопечная?

Евдокия прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Это он об Аленке? И если так, то… за кого он Евдокию принял? Хотя вариантов немного, за компаньонку. Ну или дальнюю родственницу, принятую в дом с тем же расчетом. Что ж, не следует разочаровывать молодого человека… хотя нет, не такого уже и молодого, с виду ему около тридцати, а может и того больше.

Морщинки у глаз возраст выдавали, и сами эти глаза непонятного колеру, вроде бы синие, но… или зеленые? А то и вовсе желтизной опасною отсвечивают.

— Полагаю, — спокойно произнесла Евдокия, закрывая злосчастный ридикюль, — с моей подопечной все в полном порядке.

Она надеялась, что не солгала, поскольку вряд ли бы за то малое время, которое Евдокия дремала, Аленка успела попасть в неприятности. Ко всему с нею Лютик, он же, пусть и личность специфического толку, но в обиду дочь точно не даст.

— А теперь окажите любезность, — Евдокия перехватила ридикюль, планшетку сунула в портфель, а портфель выставила перед собой, точно щит. — Позвольте мне пройти.