Хельмова дюжина красавиц

Нет, пожалуй, не красавица и близко, хотя личико миленькое, с чертами правильными, несколько резковатыми. Упрямый подбородок, курносый нос, на котором виднеется пара веснушек, широкие скулы и глаза серые, ясные, внимательные. Толстая коса через плечо переброшена, и время от времени девица отпускает портфель и косу поглаживает.

— Свадебный — это как? — панночка Ядзита оторвалась от вышивки.

…темная канва, и нитки лиловые, синие, черные. Явно, не лютики с маками она вышивает…

— Обыкновенно. Когда мужчина желает заявить о своих намерениях, он просит у девушки топор поднести… и если она согласна ухаживания принять, то протягивает вперед топорищем, а если нет — то клинком.

— Хорошо, что не обухом по лбу, — язвительно заметила Лизанька, которая держалась в стороне и вокруг поглядывала настороженно, с опаской.

Нет-нет, а взгляд ее задерживался на Тиане, и тогда Лизанька кривилась.

Знает?

Нет, Евстафий Елисеевич дочь любит, но не настолько же, чтобы осторожность потерять…

…а если она? Ведьмак Лизанькину кандидатуру стороной обошел, а Себастьян не стал задавать лишних вопросов. Но сейчас сомнения ожили. Евстафий Елисеевич дочь любил, баловал и оттого не замечал, сколь капризна она…

Не повод.

И когда бы Лизаньке успеть с Хельмом связаться? Себастьян-то в доме познаньского воеводы бывал частенько, не хватало духу отказать начальнику в этакой малости, тем паче, что Евстафию Елисеевичу самому не по душе были Лизанькины устремления… в доме сдобно пахло пирогами и ушицей из щучьих голов, до которой познаньский воевода был большим охотником, но никак не запретной волшбой.

…но все одно, подозрительно.

— Если насильник, то и обухом можно, — эльфийка повернулась к часа и вздохнула.

Половина одиннадцатого… и пусть запаздывает генерал-губернатор нарочно, следуя договоренности с Евстафием Елисеевичем, но ожидание утомляет.

— А вот у нас в городе, — сказала панночка Белопольска, терзая ленты на шляпке, — насильников нет!

И со вздохом добавила:

— Только воры…

Лент было множество, Себастьян нашивал их весь предыдущий вечер, пальцы иголкой исколол, но теперь мог с удовольствием сказать, что его шляпка выделяется среди прочих.

— Воры — беда, — согласилась эльфийка, одарив панночку Белопольску улыбкой. — У меня как-то на рынке кошелек вырезали…

— А у нас однажды в дом забрались, — панночка Иоланта прижала пухлые ладошки к груди. — Страху было! Нет, нас, правда, в доме не было, мы аккурат на воды отправились… а вернулись! Батюшки-святы, все добро вынесли! Папенька велел сторожей пороть, а потом на рудники…

— За непоротых больше дают, — тема рудников оказалась гномке близка. — Но все равно сейчас на каторжан цены упали… особенно, если клейменые, по полтора сребня купить можно.

…интересно выходит.

Официально рабства в королевстве не существует, а людей, оказывается, продать можно.

— А по-моему, это совершенно недопустимо — ссылать разбойников в шахты, — холодно произнесла панночка Эржбета. Голос у нее и тот оказался ледяным, лишенным эмоций. И только Себастьян открыл рот, чтобы поддержать ее, как панночка Эржбета добавил. — Они ведь могут оттуда выбраться.

— Мы ворам руки рубим, — карезмийка щелкнула когтем по лезвию секиры. — И клеймо на лоб. Чтоб каждый видел, с кем дело имеет.

— Это жестоко! — к беседе присоединилась и Мазена Радомил. — Рубить. Клеймо… дикость какая! Вешать их и все тут.

Красавицы задумались, не то о судьбе неизвестных разбойников, с которыми и вправду не понятно было, что делать, не то о собственных шансах на победу…

Первой к двери повернулась эльфийка, все же слухом она обладала удивительно тонким. И тронув соседку за плечо, сказала тихо:

— Идут.

А там уже и Себастьян расслышал шаги.

Его превосходительство, генерал-губернатор пан Зимовит доводился нынешнему королю двоюродным братом, и родством этим гордился, впрочем, осторожно, в отличие от славных своих предков понимая, сколь опасна бывает подобная кровная близость к трону. Прежде с паном Зимовитом ненаследному князю встречаться доводилось лишь единожды, на награждении, где генерал-губернатор лично надел на Себастьяна орденскую ленту, похлопал по плечу и сказал:

— И дале служите короне верно!

Сие высказывание встретили громкими рукоплесканиями, криками и тройным артиллерийским залпом. Пороховым дымом к немалому неудовольствию присутствовавших на церемонии дам затянуло площадь перед дворцом, а когда дым развеялся, то оказалось, что его превосходительство отбыли по срочной надобности, оставив гостей на попечение двух ординарцев…

Впрочем, та встреча была давней, и ныне пан Зимовит предстал в совершенно ином обличье.

Разменяв пятый десяток, он не утратил прежней своей привлекательности и по праву, крови ли, чина ли, но считался виднейшим кавалером королевского двора. Очами осемнадцатилетней панночки, которая ожила весьма некстати, Себастьян оценил и стройность фигуры пана Зимовита, и китель его парадный, томно перечеркнутый белою лентой, на которой поблескивала алмазами орденская звезда, и строгие суховатые черты лица, и само это лицо, по словам придворных хроникеров «овеянное печатью благородства»…