Хемлок Гроув (ЛП)

Он застыл в бессловесном монологе с собой. Я держала его лицо в своих руках, мои глаза в его глазах, и освободила его, экстаз освободил его от незнания, в коем он пребывал, необходимого до этого самого момента. Все эти секреты, шепоты снов, теперь развеялись. Наконец-то! – больше никаких секретов: настало наше время снова стать одним целым и я дам ему все и сразу. Расскажу, сколь ужасающим было мое испытание – так много лет и слез, так много надежд и разочарований для од- ного чрева, потраченные впустую усилия, вместе с их безутешными плодами – пока, наконец-то, не появился он! Мое чудо, обернутое в красный сальник, который я соб- ственноручно сняла с его морщинистой кожи и проглотила за раз со скромной бла- годарностью. Покажу, как я могла не верить в мою удачу, когда Шелли тоже роди- лась в оболочке, в упоении от своего успеха я обжарила все в вине с лесными грибами

только вот ребенку пришлось заплатить цену за мою излишнюю разнузданность. Как часто, за все это время Роман считал меня не любящей, старой пиздой, которую я играла, но из материнской любви к моему самому драгоценному сокровищу (чтож, возможно, иногда и потому, что он был маленькой сволочью). Расскажу, как никогда не существовало никакого «ангела», лишь причудливый побочный продукт воображе- ния птичьего мозга, как, на самом деле, у него никогда не было кузины – Годфри, что дал ему свое имя, не был его настоящим отцом, не был плотью и кровью, и как девять месяцев назад он посетил Лету Годфри, ее родной брат, неспособный сопротивлять- ся своим темным желаниям. (Мальчишки остаются мальчишками!) И вот, перед ним, продукт их порочной связи, не мертворожденный, лежащий во сне не дальше, чем в десяти шагах.

Я продолжала смотреть ему в глаза, улыбаясь, в надежде, что он поймет, что неважно, насколько горька правда, его мать всегда будет тут с ложкой сахара. Но

я также боялась, что он обнаружит себя мультяшным койотом, только что поняв- шим, что шагнул с утеса скалы. В молчании, он повернулся ко мне спиной и со скрипом сел на верхнюю ступеньку, вяло позволив своему весу упасть на меня и положив лицо мне на бедро.

Сразу после этого, когда ребенок проснулся и начал кричать, по телу Романа по- бежала дрожь. Ты и я оба знаем как это тяжело, он понял своим сердцем, что будет дальше. Он обнял мои ноги своими руками и подвинулся, дрожь стала сильнее, окру- жила его сердце, он боролся. Он как стружка стали, брошенная на магнит. Он чув- ствовал давление, но сопротивлялся ему. Кульминация, не было ни единого момента

в его жизни, который бы не оказался шагом на пути сюда. Все это время я вела его сюда. Он сжал подол моего платья и начал шептать себе. Те же слова, снова и снова, но я не могла их расслышать. Я ждала и чувствовала, его боль передавалась и мне, но я знала, это обязательная часть, и вскоре он ее преодолеет, как и все мы.

Внезапно он встал и, спотыкаясь, пошел к окну. Немного разочарована, должна признаться – думала, будет больше борьбы, чем эта. Как я его понимаю! Он обхва- тил себя обеими руками и смотрел в свои глаза, проделывая с собой самое тяжелое, повторяя теперь громче то, что до этого шептал себе: Ты должен обратить свое сердце в сталь. Я поняла: он пытается использовать экстаз на себе! Мой вундеркинд! Я с гордостью светилась, даже преждевременно зная о провале его стратегии, выра- зившейся в его позе, прежде чем он снова повернулся ко мне. Он спросил, почему я это

делаю.

Но он знал. Компас сердца всегда укажет на истинный север. Кровь это жизнь.

Все, чего я хотела в мире, это лучшего для моего ребенка, – сказала я.

Он посмотрел на меня, по его лицу пробежала уверенность, решимость.

Тебе не победить, – заявил он.

Он залез в нагрудный карман и достал маленький контейнер. Открыл его и вы- нул маленькое бритвенное лезвие. Он прижал лезвие к венам на руке и резанул им от локтя до запястья, а затем повторил это с другой рукой. Он сполз по стене и смо- трел на себя, пока жизнь, пульсируя, вытекала из него. Она не нашла себе места на полу, вместо этого взобралась по стенам вокруг него, чтобы сформировать самые идеальные ослепительные крылья.

Мой мальчик летает!

Наконец, его голова упала, и я подошла к нему. Положила его себе на колени и закрыла его глаза и держала пальцы на его безжизненной шее. Я пела ему, так же, как пела нашим подсолнухам, чтобы они расцвели. Так оно и случилось: жизнь забилась