Хемлок, или яды

Аромат чувствовался уже на площадке, но на маленькой лестнице пахло только деревом и обойной бумагой, а затем вдруг вас обволакивало благовоние. Черновато-зеленый запах, проникавший из комнаты дядюшки Фреда, затапливал прихожую, просачивался под дверью и, словно гамак, убаюкивал Августу грезами. Запах обильного растительного сока, глубокое дыхание сырой земли - чистое и резкое, как аромат самшита под дождем, только загадочнее. Благоухание исходило от бамбуковой трубки с серебряным ободком: им пропитывались все книги, стоявшие в комнате дядюшки Фреда. Августа вдыхала его при чтении, читала при цветном освещении запаха, путешествовала по текстам, пробираясь сквозь запах, точно через сад с красноземом, где росли неведомые деревья и длинные мохнатые стебли с белыми чашечками, распустившимися в виде юбок. На ветках висели золотые луны и сидели птицы с человеческими лицами и переливающимся радужным оперением. Из храмов со скульптурами богов, светил, людей, зверей, заполняющих космическое пространство со всем, что было, есть и будет, доносилась музыка грохочущих волн. В этом мире, который Августа смутно различала сквозь ползучие пары, обитал ее дядюшка Фред, приветливый и худой, как скелет, уже многие годы не вставая с постели. Этим же запахом были насыщены рассказы о детстве, проведенном в Индии, где, как и его брат Джим, отец Августы, он родился. В той далекой стране никогда не приходилось скучать: над джунглями, где водились тигры, нависал бескрайний небосвод, никто не знал ни горя, ни оков, и когда мир казался таким прекрасным, что мальчик не мог уснуть, айя [177]с розоватокоричневыми руками капала ему на язык немного сока, уводившего в еще более восхитительный мир. В том-то мире дядюшка Фред и решил остаться навсегда.

Пока братья еще изучали медицину в Калькутте, Джим Гудвин выбрал для себя иной рай. О покойном маменька всегда говорила сконфуженно и неохотно, в осторожных парафразах воскрешая образ супруга, который, - «вследствие некоторых особенностей, при том, что определенные привычки способны вызвать критику начальства, ввиду того, что некоторые черты характера подрывают общественные взаимоотношения, и по причине ухудшения здоровья в результате того, что можно в известном смысле назвать чрезмерным стремлением к маленьким радостям жизни», - был вынужден уйти со службы и обосновался в Лондоне, где занимался независимой врачебной практикой (слава Богу, профессиональную репутацию он не потерял) и умер от какого-то «приступа», когда Августе едва исполнилось три года. Она не помнила отца и никогда не расспрашивала о нем дядюшку Фреда. Но сестра миссис Гудвин - тетушка Мёртл, жившая в той же квартире, - часто вспоминала страшного человека, который разгромил в пабе механическое пианино. “Это был весьма сомнительный паб, - продолжала тетушка Мёртл, - бесславная таверна «Агнец и флаг», куда порой наведывался призрак убитого матроса”. То обстоятельство, что тетушка Мёртл была лишена даже намека на подбородок, не только придавало ей сходство с гусем, но и наделяло ее слова исключительной серьезностью, отличающей любые реплики этой домашней птицы. Словом, Августа поняла, как следовало относиться к отцу.

Девочка зажгла газовую лампу подле фанерованного комода красного дерева, над которым висело зеркало, где отражалась комнатка четырнадцатилетней англичанки: с орнаментом из букетов, кумачовой кроваткой и «Памелой, или Вознагражденной добродетелью» [178]на стене. Отражалась в нем и сама хозяйка с округлой и компактной, точно яблоко, головой, узким веснушчатым лбом в тисках золотисто-каштановой шевелюры, толстоватым носом и болыиеватым ртом. Лицо покрывал незаметный пушок, в котором позднее будет застревать пудра, и вдобавок оно свидетельствовало о невероятной слабохарактерности. Прекрасно это сознавая, в минуты растерянности Августа умышленно напускала на себя твердый, решительный вид.

Комната не обогревалась, так что Августа закуталась в плед и продолжила чтение. Но буквы и строчки разбегались, она перестала понимать смысл слов, и, как нередко с нею бывало, странно растревожилась. Эти толки о потрохах, пересуды о почках... Весь город говорил обиняками, порой вслух, но ничего не уточняя. Зато уточняла Эмма, которая пересказывая сплетни с потрясающим лаконизмом и достойными прессы эффектами, давая изумительные ответы на косноязычные девичьи вопросы.

Не может быть!.. Августа ненавидела Эмму с ее непристойной улыбочкой и жесткими мутными зрачками, которой так нравилось сеять смуту в душе девочки.

—У меня есть все газетные вырезки. Я вам дам их - только нужно уметь читать между строк, мисс Августа, надобно обладать воображением...

Она выжидающе, словно что-то вынюхивала, следила за лицом Августы. Отвращение боролось с любопытством, а страх и так был всегда уверен в победе.

—Будьте поосторожнее! Покамест страдали только девицы легкого поведения, но Джек может переключиться (и наверняка переключится) на жертв иного рода - детей, молодых девушек... Как знать?.. Зарубите себе это на носу, мисс Августа.