Хемлок, или яды

«...50 скудо церкви Сан-Паоло-алла-Регола - на 100 месс... 50 скудо церкви деи Санти-Апостоли - на 100 месс... 100 скудо церкви Аракоэли - на 300 месс...»

Она отказывала небольшие доли всем, кто ей помогал или прислуживал: 100 скудо Бастиане, 200 скудо сестре Ипполите на подаяние... Еще 40 скудо, которые падре Андреа должен раздать Неимущим заключенным, милостыня вдовам, нищим детям, незнакомцам, чьи лица внезапно всплывали в памяти. Беатриче понемногу вспоминала всю свою жизнь, словно проходила вдоль известной с детства удивительной фрески. Вдруг она замерла перед заснеженным пейзажем Абруццы, карета в пихтовой роще внезапно превратилась в залитый солнцем осенний сад, где заботливая голубка укрывала крыльями птенца. «На память обо мне...» Ей нравилось получать письма, цветы, фрукты... Ей нравились жесты, прощальные взмахи... Беатриче задумалась, дописала завещание, снова задумалась и наконец поставила подпись. Но образ не покидал, вплетаясь в видения, фантазии, галлюцинации, преследовавшие во сне. За три дня до смерти образ помахал на прощанье рукой - так горестно! Тогда в присутствии нотариуса Беатриче под большим секретом сделала приписку, которую надлежало огласить только после ее смерти. Она разрешала Коломбе и Маргарите воспользоваться 8оо скудо, которые передавала на «несчастного ребенка». Затем одинокая, всеми брошенная Беатриче замкнулась в себе: в сущности, для нее уже не имело значения, вступит ли завещание в силу.

Пробил час стервятников: Фариначчо подготавливал весьма скабрезную жалобу; секретари и письмоводители собрали по столько-то и столько-то выписок на страницу и представили счет в размере 233 скудо за копирование актов; Молелла требовал своей доли, Джунта - своей; Москати даже намеревался получить компенсацию за ревматизм, заработанный в камере пыток; тюремщики и сбиры стояли с протянутой рукой, а трактирщик приносил огромные счета. Кроме того, оставались пока невыясненными условия конфискации, и в курии без конца вспыхивали прения, Поскольку первые мысли об отцеубийстве появились у Джакомо, по его же собственному признанию, уже после рождения обоих старших детей, кардинал Гевара доказывал, что их доля не должна повергаться конфискации, но с чисто неаполитанским пылом Москати выступил против этого аргумента. Когда слухи о препирательстве просочились наружу, римский народ встал на сторону осужденных, возмущение росло изо дня в день, и папа чувствовал, как поднимается волна неприязни. Менантимастерски подогревали общественное мнение, союзники Ченчи ловко раздавали деньги и обещания, а папские власти опасались народных волнений. Впрочем, это им было не впервой.

Донны Ченчи заказали перед роковым днем черные робы. Всегда экономная Лукреция пожелала хлопчатобумажную, а Беатриче Потребовала простенькое шелковое платье с круглым вырезом.

—Но почему круглым, светлейшая сеньора? - удивилась Бастиана. —

Ведь это Уже не модно.

—Он больше подходит к моей будущей горжетке.

—

Аяяй! А я-то надеялась, что вас помилуют! Весь Трастевере со мною надеялся, но, как говорится, надеждой жить - заживо сгнить, не в обиду вам будь сказано.

Черное шелковое... Но разве Беатриче не заслужила белую ливрею невинности, белоснежную рубашку Юдифи? Впрочем, какая разница - белое или черное, если мечты столь обманчивы? Теперь Беатриче Ченчи овладел уже не страх, а неверие, пропитавшее каждую ее мысль. Не за что было ухватиться - все казалось нереальным, каким-то нездешним. Безучастно следила она за развитием невероятной трагедии, полного жестокой абсурдности кошмара, в центре которого находилась сама. Казнь - это падение, крик, резкое пробуждение от дурного сна. Беатриче не боялась загробного судьи, ведь падре Андреа Бельмонте уверял в его снисходительности, и она также знала, что на ее защиту встанут ангел-хранитель и дева Мария. В ту пору Беатриче думала только о небе - барочном небосводе с большими жемчужно-гранатовыми облаками, плывшими по лазурному простору меж золотистыми лоскутами со стайками серафимов.