Помимо юридических, политических, моралистических и аморальных произведений, библиотека включала несколько ботанических трактатов. Когда Мари-Мадлен мимоходом спросила отца, откуда они взялись, тот ответил, что мадам д’Обре привезла их после свадьбы. Эти очень красивые книги иллюстрировались гравюрами, порой цветными, с изображениями цветущих и на той же странице плодоносящих растений, с их семенами в разрезе и голландскими, африканскими, китайскими пейзажами на заднем плане, где можно было также увидеть садовников, дам, мандаринов, даже дикарей. Самым содержательным среди этих трактатов, несомненно, была опубликованная в 1615 году в Лионе «Общая история растений» Жака Далыиана, где чрезвычайно подробно описывались внешний вид и свойства каждого. Масетта уже научила Мари-Мадлен по одной детали определять вид, потому девочка была знакома с шафрановым омежником, выделяющим на изломе желтый сок, похожий на гной, и безошибочно распознавала темные рифленые, зубчатые либо заостренные листья, синеватые ягоды, пурпурные пятна крови на стеблях, гнилостный запашок и мрачное изящество аконита. Она знала зловонную, маслянистую руту, унылую наперстянку и коварный лютик; молочай, или ломонос; дурман, или бесовскую траву; очиток, или стенной перец; крестовник, или плотничью траву; черный паслен и морской лук. Некоторые растения маскировали собственную ядовитость невинным обликом Эти вероломные злодеи принимали грациозную, трогательную хрупкую внешность, точно высокая цикута в Нелюдимой чаще или девочка-подросток с ангельским личиком.
Мари-Мадлен делилась с Масеттой новыми открытиями и, пока служанка кипятила в железной кастрюле кровоочистительный либо мочегонный отвар анхузы, огуречника, дикого цикория и пырея, рассказывала ей об удивительном растении, которое Дальшан именовал
Весенним днем 1645 года в Пикпюс приехали гости: Антуан и Александр д’Обре вместе с Гектором де Туарсе - так сильно изменившимся, что Мари-Мадлен узнала его лишь по рыжей шевелюре. Она равнодушно поцеловала братьев - Антуана с доставшимися от матери льняными волосами и двенадцатилетнего Александра, который щурился, поднося предметы близко к глазам. Все трое были наряжены кавалерами: в штанах с напуском, мягких сапогах и камзолах с несколькими рядами туго затянутых флоке. К тому же все трое умели здороваться по последней моде, широким жестом снимая шляпу, размахивая ею и при этом низко наклоняясь, так что, поднося руку к сердцу, кавалер одновременно подметал перьями пол. Лучше всех кланялся Гектор, вкладывая в свой реверанс театральный пафос, приглушенный, правда, мягкой иронией, шутливым воодушевлением, фамильярным почтением - одним словом, изрядной долей остроумия: заплетенная черными лентами и украшенная индийским бисером рыжая косичка покачивалась всего лишь в футе над землей.
Мальчиков же поразили две вещи. Во-первых, необычный, глубокий, как у юноши, и удивительно бархатистый голос Мари-Мадлен, в мягкой темноте которого внезапно вспыхивала медь. Таким голосом возвещал о Страшном суде архангел. При виде хилой и щуплой Мари-Мадлен поневоле возникал вопрос, откуда берется пугающее богатство этого голоса. И во-вторых, она была не по возрасту учтива, во всем проявляла и каждому дарила грациозную любезность. Затем, правда, от досады, гнева либо злости кривила губы и противно морщила нос, но на это мальчики внимания уже не обращали.
Медово-кипарисовая юность, полынно-ясенцевое пробуждение. Прогуливаясь с кузиной в саду, Гектор спросил, не ходит она больше в часовню Нелюдимой чащи?
Она вздрогнула.
Он удивился и даже растерялся:
Гектор погладил гарду подаренной на пятнадцатилетие шпаги: он учился военному ремеслу, и вскоре отец должен был купить ему офицерский патент с целой ротой мушкетеров.
Растроганная Мари-Мадлен посмотрела ему в глаза. В легкой тени шляпы золотисто-бледное лицо покрывали, точно абрикос, светло-коричневые веснушки. Кожа была прозрачная и теплая.
Теперь она уже сама сжала его пальцы с такой силой, что перстень впился в кожу.