Хендерсон – король дождя

– Простите меня, принц, – сказал я Айтело. – Понимаю, что мой подарок не достоин ее величества, тем более…

Принц успокоил меня: тетушка счастлива получить дождевик.

Подарки – разные безделушки – я выбирал по объявлению в спортивной секции воскресной «Нью-Йорк таймс» и магазинчикам на Третьей авеню. Принцу я подарил компас с прикрепленным к нему крохотным биноклем, в который мало что можно разглядеть, а сестре королевы, Мталбе, охотнице до курева, – австрийскую зажигалку. Мталба была особа в теле, некоторые части ее фигуры, особенно грудь, были настолько велики, что кожа порозовела от натяжения. В некоторых частях Африки женщины специально полнеют, чтобы считаться красавицами. На Мталбе, как на кочане капусты, было с полдюжины одежек, и недаром – иначе тучное тело расползлось бы, словно тесто из квашни. Руки у нее были выкрашены хной, а стоящие торчком волосы – темно-голубой краской. В общем и целом она выглядела ухоженной, довольной жизнью и была, вероятно, любимицей в семье.

Сестра королевы положила мою руку себе на грудь и произнесла: «Мталба. Мталба охонто» («Мталба. Ты нравишься»).

– Она тоже мне нравится, – сообщил я принцу.

Тем временем королева надела дождевик. Я попытался объяснить назначение подарка, но Айтело не мог перевести слово «водонепроницаемый». Тогда я взял рукав плаща и лизнул его. Виллателе истолковала мое движение неверно и лизнула меня в ухо и в покрытую щетиной щеку. Я едва не вскрикнул от неожиданности.

– Не кричать, господин, – услышал я совет Ромилея.

Королева прижала мою голову к груди.

– А это еще зачем?

– О’кей, господин, все в порядке, – объяснил Ромилей.

Айтело выпятил губы, давая понять, что я должен поцеловать его тетушку в живот, поскольку мне оказана особая королевская милость. Я облизал потрескавшиеся губы и приложил к ее пупку. На меня пахнуло жаром и запахом женского тела, уши услышали урчание в желудке. У меня было такое ощущение, будто я лечу на воздушном шаре над островами Пряности и оттуда тянет острыми томительными ароматами. Мталба тоже было потянулась к моей голове, но я притворился, что не понял ее жеста, и сказал Айтело:

– Как же это получается? Все племя льет слезы, а ваши тетушки веселятся вовсю.

– Они женщины Горя.

– Горечи? Не мне судить, где горе, где счастье. Но сестры явно наслаждаются жизнью.

– Да, они счастливые. Они Горемыки.

Айтело стал подробно объяснять, что Горемыка – личность особая, воплощение серьезности. Никто не может быть лучше и выше ее. Горемыка и мыкает горе, и помыкает им. Потому и веселится. Более того, Горемыка не только женщина, но и мужчина одновременно. Одни придворные Виллателе – ее мужья, другие – жены. И тех и других у нее навалом. Жены зовут ее мужем, мужья – женой. Детям она и отец, и мать.

Горемыки преодолели обычные человеческие слабости и благодаря своему превосходству делают что им заблагорассудится. Мталба тоже на пути к совершенству.

– Вам повезло, Хендерсон. Вы понравились тетушкам.

– Значит, они хорошего обо мне мнения?

– Самого высокого. Восхищаются вашей внешностью и тем, что вы победили меня.

– Наконец-то моя сила на что-то пригодилась. Перестала быть бременем для других. Скажите, принц, неужели эти женщины бессильны против лягушек?

Айтело, посерьезнев, кивнул.

Затем слово взяла королева, начав с приветствия по поводу моего прибытия. Голова у нее слегка тряслась, руки двигались перед моим лицом, слышалось прерывистое дыхание. Потом она умолкла, улыбнулась, не раскрывая рта, и уставила на меня здоровый глаз.

У меня было два переводчика, поскольку в церемонии не мог не участвовать Ромилей. Он обладал чувством собственного достоинства и был образцом куртуазности на африканский манер, будто его с младых ногтей готовили к жизни при дворе. Голос у него был высокий, и говорил он, растягивая слова, поглаживая подбородок одной рукой и назидательно подняв указательный палец другой.