Херсонеситы

Евграф ухмыльнулся: у тети Люси все дела великие. Любит она это слово. Пусть мама считает, что у нее в голове переполох, но знает тетка много. И рассказывает интересно. Только вот лучше бы без этого «Графушка».

– Сейчас тоннели начнутся! – громко сообщил Виктор Павлович. – Сквозь горы поедем. Шесть тоннелей. Если не возражаете, я тут опять о войне… Мальчишке интересно будет послушать.

– Да говорите, кто ж возражает, – милостиво согласилась выговорившаяся тетка.

– Так вот, Евграф, в таком тоннеле во время второй обороны скрывался… зеленый призрак.

– Призрак?

– Да. Так немцы называли бронепоезд «Железняков». Его построили в Севастополе на морском заводе в начале войны. Экипаж был лихой – морская пехота. Скрывался поезд в тоннелях. Как его немцам достать? Ищут в одном месте, а он в другом объявится. Из тоннеля выскочит, огнем накроет и обратно. Очень его фашисты боялись. Охоту устраивали.

– Поймали?

– Поймали. Удалось тоннель завалить, в котором бронепоезд прятался. А теперь его бывший паровоз рядом с вокзалом стоит. Детишки по нему лазают…

– По памятнику?

– Да, вроде бы непорядок… Но когда по военной технике – детишки… Ты, Евграф, после того как на солнышке прожаришься, наплаваешься вдоволь и скучновато тебе станет, в гости ко мне приходи. Поговорим. С внучкой тебя познакомлю. На свой водолазный катер, на котором полжизни проработал, вас свожу. Тебе понравится. Придешь?

– Приду! – не очень уверенно пообещал Евграф. Его четырнадцатилетний жизненный опыт подсказывал, что в дороге люди знакомятся легко, но потом, когда попутчики выходят из поезда, они оставляют в нем все свои намерения и обещания.

– А что так неуверенно? Запоминай: улица Катерная, дом десять-а. Очень простой адрес.

Затем поезд отстучал по тоненькому, словно ниточка, мосту, протянувшемуся над пропастью, прошил гору, развернулся, и… Евграф увидел корабли.

₪ ₪ ₪

Актеон больше не мог метаться среди стен своего дома. Ему было тесно. Тесно и душно! Эвтерпа{19}, капризная дочь Зевса{20} гнала его к морю. Да и где же еще рождаться великой поэме, если не на его берегу, под свист ветра и удары волн?

Бессонная ночь не способствовала путешествию, но Актеон знал, что, пока стихи не отпустят его, о нормальном сне следует забыть: у хороших поэтов с музами отношения особые. А он считал себя хорошим поэтом – не рассуждал попусту, не опутывал мысль лишними словами.

Актеон вышел, поднял голову. Созерцание неба обычно приносило странное сочетание тревоги и умиротворения. Но сейчас он глянул вверх не как поэт. Его интересовал вопрос совершенно прозаический: поблекли ли звезды, поскольку идти в порт ночью, без сопровождения раба, было крайне неразумно.

Актеон рассчитывал побыстрее пересечь порт, шумный, грязный, и остаться наедине со свободной, дышащей волнами стихией. Он двинулся размашистыми шагами по вымощенной галькой центральной улице. Несмотря на раннее время, улицу нельзя было назвать пустынной: летом рынок просыпался рано.

На агоре́ Актеон остановился. Им снова завладела поэма. «Почему бы моему герою не выступить перед народным собранием[8] на такой же точно главной площади? Он выйдет вперед и скажет… скажет…» Поэт тряхнул головой: мысли не складывались в строки.

Миновав агору, Актеон начал спуск к морю. Утренняя прохлада придала ему уверенности в том, что новый день принесет избавление от мук сочинительства.

Он пришел вовремя. Вершины оборонительных башен, вознесших свои исполинские квадратные тела на высоту почти тридцати локтей, уже увидели солнце. Несколько рабов толпились в ожидании, когда на двойных полотнищах огромной двери уберут засов и поднимут катара́кту. Актеону всегда нравилось наблюдать, как ползет вверх эта массивная решетка, отделяющая ночью своих от чужих.

Поглядев, как открывают ворота, поэт двинулся дальше и скоро оказался в порту, известном далеко за пределами Таврики. Не успел он сделать и нескольких шагов, как его окликнули. Актеон обернулся и увидел невысокого коренастого человека, то ли скифа, то ли тавра{21}. Впрочем, в данном случае происхождение не имело никакого значения, поскольку это был Сморд – человек неприятный, темный. Но он торговал самыми крепкими, здоровыми и не слишком дорогими рабами, которых привозил из бухты Симболон{22}. На днях Актеон лишился одного, поэтому легкую досаду заглушила практичность: поэты обитают не на Олимпе, им нужно есть, вести хозяйство. К тому же Сморд появлялся в Херсонесе неожиданно и так же неожиданно исчезал.

– Актеон! Ты торопишься… И все же не желаешь ли взглянуть на мой новый товар? – слишком широко улыбнулся торговец, наметанным глазом зацепив интерес, мелькнувший в глазах известного, а главное, богатого горожанина. – Он, конечно, к обеду не протухнет, но, хочу заметить, цена не выше, чем в тот раз, когда мы с тобой так хорошо поладили. И поэтому может чрезвычайно быстро (рука сделала красноречивое движение, не оставляющее сомнений в том, что такой замечательный товар действительно разойдется) своими ногами… к новым хозяевам.

– Пожалуй… Но что ты можешь предложить мне?