Херувим (Том 1)

Стас ничего не ответил. Он терпел эту болтовню только потому, что сегодня ему надо было переночевать у Эвелины, и с легким сожалением вспоминал, какой она была лет пять назад, когда работала моделью в престижном агентстве, снималась нагишом и почему-то казалась значительно умней. Но нельзя работать моделью, когда подваливает к сорока, то есть Эвелина, возможно, поснималась бы еще, но было такое множество других, юных, свежих, готовых на все, что ей пришлось уйти. Мужа и детей она никогда не имела, все ее родственники жили в Саратове, откуда она приехала в Москву двадцать три года назад. Кроме кучи разнообразных ненадежных подружек и двух-трех непостоянных любовников, у нее никого не было.

Промаявшись год без работы, она взялась писать любовные романы. Получалось у нее лихо, во всяком случае быстро. В год она выдавала от трех до пяти трогательных дамских историй, получала тысячу долларов за каждую. Всякий раз, проезжая мимо книжных развалов, останавливала машину, чтобы посмотреть, есть ли среди прочих ее тонкие книжицы с розами, бабочками и роковыми красавицами на обложках. Книжки лежали, иногда их кто-нибудь покупал у нее на глазах, и ее острые скулы заливались горячим румянцем.

Она могла бы жить вполне сносно, если бы не сжигала ее зависть к более успешным коллегам. Стоило при ней произнести какое-нибудь популярное имя, и ее смуглое подвижное лицо становилось землистым, черные глаза остро прищуривались, пухлый вишневый рот сжимался в ниточку. Эвелина разражалась хриплым отрывистым монологом, беспощадно разоблачала жульнические ухищрения литературных счастливцев, и так искренне, так страстно страдала из-за чужих успехов, что иногда дело кончалось сосудистым кризом.

Стас не читал ни строчки из романов своей подруги. Он вообще ничего не читал, кроме журналов по дизайну и компьютерной графике. Но ему нравилось иногда от скуки злить Эвелину, он произносил имя какого-нибудь успешного автора и наслаждался маленьким спектаклем. Впрочем, даже если он не произносил никакого имени, то разговор все равно сползал к проблемам массовой литературы. Так случилось и сейчас.

- Да, кстати, - промокнув салфеткой губы, хрипло пропела Эвелина, - я тут как-то случайно включаю телевизор, а там сидит этот лысый боров и рассказывает, как его обожают читатели, сколько писем ему пишут, как на улице узнают, а он, бедняжка, видишь ли, устал от собственной бешеной популярности. Врет, скотина такая, честно глядя в камеру своими свинячьими глазенками, врет, зараза, в прямом Эфире.

- А что ты от него хочешь? Он бездарная сволочь, читать его совершенно невозможно, - кивнул Стас, хотя понятия не имел, о ком идет речь.

Эвелина забыла о кофе и принялась возбужденно рассказывать, сколько денег было вложено в раскрутку "лысого борова" и как нагло, как бессовестно проводилась рекламная кампания. Доверчивому читателю вдалбливали, что этот писатель самый лучший, настоящий гений, и теперь Достоевский, Чехов, Булгаков, Набоков, - все одновременно переворачиваются в гробах от зависти, а нынешним литераторам остается только застрелиться от стыда за свое жалкое графоманство. Это откладывается в подкорке, и покупают, покупают, черт бы их всех побрал. Стас совершенно прав, когда говорит, что на самом деле он врун и сволочь, и если открыть любую страницу, то сразу умрешь от скуки, потому что писать он ни хрена не умеет.

Эвелина много раз, брезгливо морщась, повторяла имя писателя, получая от этого острое мазохистское удовольствие. Имя было настолько модное, что даже Стас знал, что такой писатель действительно есть. Она говорила очень громко, почти кричала, и вдруг Стас заметил" как странно застыли люди за соседним столиком. Их было четверо, трое мужчин и женщина. И все молча смотрели на Эвелину, которая сидела к ним спиной. Стас обратил внимание, что один из мужчин лыс, толст, в его грубом лицо действительно есть нечто свинячье и очень знакомое, нечто примелькавшееся на телеэкране и на глянцевых журнальных страницах.

"Не может быть!" - весело подумал Стас. Он дал Эвелине накричаться вдоволь и только когда она замолчала, чтобы перевести дух и прикурить, еле слышно произнес:

- А теперь обернись.

Эвелина резко развернулась, хрустнув суставами. Стасу стало жаль, что в этот момент он видел только ее смоляной стриженый затылок и длинную, перекрученную жгутом шею. В такой позе она просидела довольно долго, поскольку была близорука. За соседним столом все еще молчали. Наконец Эвелина повернулась к нему лицом, и Стас не заметил ничего, кроме широкой, торжествующей улыбки.

- Должен же человек хоть раз услышать о себе правду! - сказала она и хрипло расхохоталась.

Между тем официант принес счет. Стас, не глядя, вложил кредитку в кожаную папку. Ему стало совсем хорошо, перспектива провести ночь с хрустящей Эвелиной уже не вызывала прежней грусти, а главное, окончательно исчез противный дрожащий страх. Стас накрыл ладонью холодную длинную кисть Эвелины и слегка погладил ее пальцы.

- Ты прелесть, Линка, мне с тобой так комфортно.

- Спасибо, солнышко, - усмехнулась она в ответ.