Херувим. Том 1

Она вышла замуж в двадцать лет, когда училась на третьем курсе. Олег Романов был старше нее на десять лет и работал хирургом в Боткинской больнице. Юля проходила там практику. Все началось и продолжалось, как положено. Быстрые осторожные взгляды, чей-то день рождения с чаепитием в ординаторской, случайное соседство на узенькой банкетке, вплотную друг к другу, какие-то бестолковые, но полные тайного смысла разговоры, и наконец, как ядерный взрыв, страстный роман. Ночные прогулки по Бульварному кольцу, поцелуи в подъездах, бесконечные звонки по телефону и нежный треп по два часа, под справедливое ворчание родителей. Романтическая поездка на Валдай с палаткой, костер, комары, печеная картошка, купание голышом на рассвете.

Нигде не был так хорош Олег, как на природе. Он умел за пять минут разложить палатку, достать парной свинины в ближайшей деревне, разжечь костер от одной спички и зажарить на этом костре потрясающий шашлык. В резиновых сапогах и штормовке, небритый, пропахший дымом, он был куда привлекательнее, чем в строгом костюме или в белом докторском халате. Ему надо было стать лесником или геологом. Хирург из него получился скверный. Но никому в голову не могло это прийти, потому что семья у него была медицинская. Отец – профессор урологии, мать офтальмолог, дедушки и бабушки тоже медики.

Если бы он выбрал терапию или эндокринологию, мог бы работать вполне успешно. Однако он с мрачным упорством убеждал себя и других, что родился хирургом, и никто, кроме Юли, не догадывался, что он панически боится крови.

Юля впервые стала подозревать это еще там, на Валдае, когда пропорола себе ступню осколком бутылки. Но тогда она решила, что мертвенная бледность и дрожащие руки просто потому, что это ее кровь, рваная глубокая рана на ее ноге, и если бы Олег обрабатывал рану чужому человеку, просто пациенту, то ему не пришлось бы перед этим хлебать водку прямо из горлышка, большими глотками.

Позже оказалось, что точно так же он пил перед каждой операцией, чтобы заглушить свою фобию, боязнь вида крови, нарушение психики довольно частое и безобидное, но совершенно несовместимое с профессией хирурга. Впрочем, фобия возникла не сразу. Сначала, в институте, была брезгливость, чуть более сильная, чем у других студентов. А преподаватели упорно повторяли, что врач не может быть брезгливым, лучше сразу выбрать другую профессию. Олег хотел, чтобы его ставили в пример, хвалили и повторяли: вот прирожденный доктор! Сначала боялся выдать себя, потом стал бояться собственного страха, в итоге у него развилась настоящая фобия, которую успешно заглушало спиртное.

Выпив, он чистил зубы, сосал «холодок», к тому же маска заглушала запах перегара изо рта. Олегу удавалось обманывать коллег и самого себя. Но обмануть организм человека, который лежал перед ним на столе, он не мог.

О том, что Олег пьет перед операциями, так никто, кроме Юли, и не узнал. Но настал момент, когда количество его ошибок перешло в качество и стало ясно, что он плохой хирург. Ему перестали доверять сначала коллеги, потом больные. Он тут же воспользовался классическим и глупейшим механизмом психологической защиты – теорией заговора. Он говорил, что коллеги завидуют ему и настраивают против него больных.

В восемьдесят шестом году, когда родилась Шура, ему предложили уволиться из больницы по собственному желанию. Олег принялся скандалить, качать права, писать жалобы в министерство, и его уволили в связи с сокращением штатов. Он устроился в районную поликлинику и завяз в тухлых интригах обиженного женского коллектива.

И тут, конечно, потребовался новый механизм защиты, такой же классический и такой же глупый – поиск виноватого. Он не утруждал себя долгой охотой на исполнителя этой ответственной роли и выбрал Юлю.

Она была виновата в том, что он не сумел реализоваться как хирург, поскольку не создала ему достойных бытовых условий и надежного тыла. Вместо того чтобы заботиться о муже, она занималась исключительно собой, любимой, своей карьерой и пропадала в институте с утра до ночи. Далее она оскорбила его до глубины души, когда в самый тяжелый момент его жизни родила ему не сына, которого он так ждал, а девочку, то есть ребенка второго сорта.

Вероятно, тогда и надо было уйти, не оглядываясь, однако Юля была приучена своими мудрыми родителями не относиться серьезно к словам, особенно к тем, которые выкрикиваются сгоряча. «Ну он же не идиот, – думала она, – просто ему сейчас очень плохо. Это пройдет».

И действительно прошло. Юля сидела с Шурой дома год, занималась ребенком и домашним хозяйством, варила для мужа борщи и рассольники и только поздними вечерами могла читать свою медицинскую литературу, чтобы не забыть профессию напрочь. Читать она могла, между прочим, иногда до утра, потому что Олег довольно часто стал возвращаться из своей районной поликлиники на рассвете, розовый, разморенный, как после бани, и пахнущий чужими духами.