Херувим

Очнувшись в очередной раз, он обнаружил, что не осталось ни глотка. Постельное белье было влажным. Он мокрый от собственного пота, умирал от жажды и головной боли. Рядом на тумбочке стоял телефон, под ним на карточке был записан номер администратора. В глазах рябило, он не мог разобрать цифры. Принялся вертеть диск и, только услышав долгие гудки, понял, что звонит вовсе не администратору, а Эвелине. Трубку не брали страшно долго, наконец сонный сердитый голос ответил:

– Да. Слушаю.

– Линка, это я, – прохрипел он жалобно, – ты можешь ко мне сейчас приехать?

– Ты знаешь, который час? – спросила она возмущенно.

– Нет. Мне очень плохо. Я ничего не вижу.

– О господи, Герасимов, с тобой, честное слово, не соскучишься. Что на этот раз случилось?

– Я заболел. У меня очень высокая температура.

– Врача вызывал?

– Не могу, Линка. Я не дома. Я в гостинице, под чужим именем.

– Ну здравствуйте, – нервно хмыкнула она, – это что-то новенькое.

– Никто не должен знать, что я в Москве, понимаешь?

– Пока нет, – честно призналась она.

– Слушай, мне тяжело говорить. Приедешь – все объясню. Мотель называется «Светлячок», недалеко от Речного вокзала. Адрес не записывай, запомни. Привези мне каких-нибудь лекарств от гриппа, от простуды, витаминов, воды побольше, в общем, сама разберешься. Администратору внизу скажешь, что ты в седьмой номер к Сидорову Ивану Ивановичу.

– О боже! – тихо вскрикнула Эвелина.

Стас отключил телефон и опять заснул.

Разбудил его настойчивый стук в дверь. Он встал, накинул одеяло на плечи, открыл.

В комнате был полумрак. Эвелина положила тяжелый пакет на тумбочку, поцеловала его в щеку и вдруг отпрянула так резко, что шарахнулась затылком о дверь.

– Стас… – Она щелкнула выключателем и медленно опустилась на пол. – Нет, я, конечно, могла незаметно свихнуться. Но Плешаков… И твои родители… Он ведь ездил встречать твоих родителей… А, я поняла, это нарочно так устроили, для твоей безопасности… Ой, кретинка… – Она закрыла лицо руками и несколько секунд сидела на полу, качаясь и тихо постанывая.

– Перестань, Линка, при чем здесь Плешаков и мои родители? Никто ничего не знает. Мне плохо, я лягу. Ты градусник привезла? – вяло бормотал Стас, укладываясь и забиваясь под одеяло. – Встань и накрой меня чем-нибудь еще, мне холодно.

Эвелина резко вскочила, суставы затрещали, глаза запылали, она подошла к Стасу и стянула одеяло с его головы.

– Все! С меня довольно! Сыта по горло! Трудно было предупредить? Ты просто забыл, тебе наплевать, как всегда! Я не люблю, когда из меня делают идиотку, и никому этого не позволю, даже тебе, Герасимов! – Она схватила пакет, вывалила на кровать его содержимое, пластиковые бутылки с глухим стуком покатились на пол. – Вот тебе минералка, панадол, аспирин, градусник, и привет, дорогой. Поправляйся!

– Лина, подожди! – простонал Стас, но она уже вылетела из комнаты и захлопнула дверь.

Он встал, выглянул в коридор, чуть не упал от слабости, увидел, как высокая тонкая фигура в белом костюме несется к лестнице, еще раз позвал ее, и она вернулась.

* * *

Пистолет, вылетевший из рук Чуни, был швейцарский «Зиг-Зауэр» с глушителем, одна из последних моделей. При обыске обнаружили три фотографии доктора Тихорецкой. Те самые, что висели в Интернете, на молодежно-музыкальных сайтах рядом с фантастическими рассказами о злоключениях Анжелы.

Паспорт он сдал при входе охраннику в обмен на пропуск, как было положено в клинике. Документ на имя Николаева Александра Петровича оказался грубой фальшивкой.

На первом допросе Трацук Андрей Иванович сообщил, что является фанатом певицы и решил расправиться с хирургом, поскольку прочитал, что звезде собираются делать совсем другое лицо, не такое, как было раньше. Пистолет купил у трех вокзалов с рук за двести долларов. На замечание, что такая пушка стоит не меньше тысячи, он никак не отреагировал.

Впрочем, вскоре у Чуни началась ломка, и он потребовал, чтобы срочно собрали пресс-конференцию.

– Я хочу сделать официальное заявление! Меня похитили и тайно вывезли в Пакистан. Там, под землей, секретная база. Меня привязывали к койке, кололи какими-то препаратами и пропускали через меня электрический ток. Потом заставляли убивать. – Он говорил все это глухим механическим голосом, глаза его сухо сверкали. – В таком состоянии я мог бы убить родную мать и вообще кого угодно. Дайте мне вмазаться!

Чем сильнее его ломало, тем настойчивее он требовал собрать пресс-конференцию и привлечь внимание всей мировой общественности. Речь его становилась все невнятнее, он пожирал глазами шприц с дозой метадона и, уже корчась в судорогах, прохрипел, что доктора Тихорецкую ему приказал убить некто Исса, толстый мужчина лет пятидесяти с большим животом. Фотографии, оружие и всю необходимую информацию он получил от Иссы в машине, за полчаса до того, как вошел в клинику. На этой машине его вывезли из какого-то дома, который стоял в лесу, и довезли почти до самой клиники.