Хевисбери Гоча

Поэтому и приняли осетины предложение Нугзара Эристави; поэтому искренно радовались прибытию Нугзара. Одно только изумляло их: где же люди Нугзара? Им было невдомек, что мтиульцы, перевалив прямо через Ломиси, миновали окроканских осетин.

– Верно, дружина следом идет. Сам вперед поскакал – поход объявить! – говорили в толпе.

Осетинские вожди, вскочив на коней, полетели навстречу Нугзару, который только что выехал из-за последнего выступа скалы на широкую дорогу.

Кони столкнулись грудь с грудью, и только тогда осадили их всадники с такой силой, что у них подогнулись задние ноги.

– Доброй дороги! – крикнул Нугзар.

– Доброй дороги и вам! – ответили осетины.

– Ну как? Все ли собрались?

– Все до единого, господин! Все готовы служить тебе!

Выражение удовольствия мелькнуло на лице Нугзара, но тотчас же исчезло.

– Спасибо, спасибо, мой Навруз! – пробормотал он. Тяжелое раздумье легло на его лицо. Он знал, что противники ждут поддержки от мтиульцев, если же сказать им правду, нелегко будет удержать здесь жителей Трусинского ущелья. Поэтому высокомерный Нугзар молчал в замешательстве.

– Чуть не позабыл, мой господин, сообщить вам… – начал Навруз.

– О чем? В чем дело? – нетерпеливо перебил его Нугзар.

– Вернулся посланный от лезгин.

– Какой ответ принес он?

– Нынче же ночью лезгины перевалят к нам через горы.

– А правду ли они говорят? Не обманут? – недоверчиво спросил Нугзар. Но тотчас же спохватился. – Теперь я знаю, как с ними поступить! – мрачно процедил он сквозь зубы.

И с этого мгновенья переменился Нугзар: голос его, прежде вкрадчивый и неуверенный, снова зазвучал властно и строго.

– Едем, – и завтра померкнет солнце мохевцев! – С этими словами выпрямился он в седле и стегнул коня нагайкой. Конь заиграл, загарцевал под ним. И вскоре обычным своим повелительным голосом Нугзар отдавал приказания в лагере Окроканы.

19

Передвижения Нугзара Эристави были известны мохевцам. Разведчики, отважно проникавшие во вражеские войска, следили за их расположением; да и осетины не умели держать язык за зубами и за моток шерсти охотно продавали любую тайну.

И вот однажды тихим вечером, на закате, Гоча собрал своих людей и, благословив их, сказал:

– Люди общин! Мтиульцы отложились от Нугзара Эристави, но войны нам не избежать. К Нугзару примкнули лезгины. Не хочу скрывать от вас, что борьба предстоит жестокая. Многим матерям суждено облечься в одежду скорби, многие из наших сынов не вернутся домой, потому что Нугзар жесток и кровожаден. Трудное дело предстоит нам, но чем труднее победа, тем драгоценней она! Пускай на каждого из нас придется десять врагов, – победа все же будет за нами, потому что мы правы перед богом и людьми. К нам врываются они в дом, нам несут разорение, наших женщин грозятся обесчестить, и клянусь вам: великое блаженство – принять смерть в борьбе против подобного зла!.. Кто из вас удачлив, у кого бьется в груди мужественное сердце, у кого неукротимая сила в руках? Все за одного, и один за всех! Позор тому, кто трусливо побежит от врага, подступившего к порогу дома, тому, кто побоится смерти!.. Проклятие изменнику!

– Аминь! – загудела толпа, и горы повторили клятву. Народ глухо шумел. Слезы затуманили глаза Гоча.

– Хорошо вам, молоды вы, сила и ловкость в ваших руках. Будете биться с врагом! Слава защитникам правого дела!

Все собрались в круг под стенами храма, где на кострах в медных чанах варилась убоина, чтобы пожелать друг другу счастья за общей трапезой и проститься. Кто знает, чье солнце померкнет завтра, чьи очи закроются, чья мать будет лить горючие слезы?

20

Сумерки спускались; медленно угасал день. Последние лучи солнца печально прощались с горными вершинами. Туман выползал из земли и стлался мглою по зелени луга. В деревне Сиони ударил колокол, давая знак ночной страже встать на дозор. В сыром и влажно-отяжелевшем воздухе колокольный звон разносился как-то особенно скорбно. Мохевская охрана была сегодня тревожна, печать заботы лежала у всех на лицах. Обостренный слух ловил каждый шорох. Этой ночью ждали нападения нугзаровых орд, и все настороженно готовились к отпору.

Кто-то тихо приоткрыл дверь в комнату Гоча и замер на пороге. Старик с обнаженной головой стоял перед маленьким распятием и жарко молился. Его обычно гладкие волосы буйно вздымались на высоко закинутой голове. На шее, под сморщенной старческой кожей, напряженно вздувались вены. Всеми помыслами своими он погружен был в молитву.

Вошедший не посмел нарушить священную тишину. Он сам опустился на колени и вдруг расслышал свое имя в молитвенном шепоте старика. «Боже, дай с честью прожить моему Ониое!» Онисе вздрогнул. Старик обернулся, подошел к нему и, положив руки ему на голову, взволнованно повторил:

– Боже, дай с честью прожить моему сыну!.. Отврати от него позор… Отними у него жизнь раньше, чем с головы его сорвут шапку – достоинство мужчины!