Хевисбери Гоча

– Так, значит, меня побьют камнями, я умру! – Осужденный вскочил на ноги. – Пусть я умру, но и ты жить не будешь!

В руках его блеснул кинжал, который он прятал под чохой. Мгновенно сомкнулась толпа, завертелся людской клубок. И когда клубок разомкнулся, Гоча все так же неподвижно сидел на камне и только глядел с отвращением на то место, где валялись трупы побитых камнями предателей.

28

Убрали трупы казненных.

– Приведите Гугуа! – все тем же тихим голосом произнес Гоча.

Люди подтолкнули Гугуа поближе к хевисбери. Покачнулся Гугуа, чуть было не упал, но удержался на ногах. Молча стоял он с застывшим, затуманенным взглядом.

Народ волновался, угрожая изменнику.

И снова выступил вперед один из старейших теми и произнес обвинение. Многие видели, как бежал Гугуа впереди наступающего вражеского отряда. Ясно, что он был проводником у Нугзара.

– Оправдывайся, если можешь, – сказал Гоча.

Гугуа глубоко вздохнул. Он обвел глазами затихшую толпу. Взгляд его упал на Онисе, – тот стоял, словно окаменевший. У Гугуа сверкнули глаза, лицо побагровело, он метнулся к Онисе, но остановился и, потеряв равновесие, чуть не упал. И снова безжизненно повернулся к судьям. И вдруг сорвал с головы, шапку, которая словно жгла его, с силой швырнул ее на землю.

– Говори, если есть, о чем говорить! – повторил Гоча дрожащим, словно надорванным голосом.

– Что мне говорить? О чем рассказать вам?… – с горечью воскликнул Гугуа. – Богу ведомо, что не виновен я, но вы видели, как я бежал впереди врага, и кто мне может поверить?… К чему меня мучить, зачем заставлять говорить?… Убейте меня! И вам будет спокойней, и мне!

– Юноша, не трудно умирать мохевцу, – после короткого молчания произнес Гоча, и в голосе его зазвучала ласка. – Но сердце не хочет мириться с тем, что сын нашей родины, вскормленный грудью Хеви, мог изменить своим братьям, мог продать товарищей своих, мог сотрясти нашу землю и низвергнуть на нее небеса!.. Сердце будет стонать вечно, печаль наша станет неизбывной, туман навсегда закроет нас, если мы в тебе признаем изменника братьям своим! – скорбно закончил хевисбери.

Сердце Гугуа смягчилось от этих слов, – отеческая тревога слышалась в них, – и Гугуа от всего сердца захотелось убедить этого правдивого человека в своей правоте, в том, что он не предатель.

– Богом клянусь, Гоча, клянусь юношеской честью моей, твоим именем клянусь, что я не виновен, но оправдаться мне нечем, и потому я должен быть казнен, должен умереть.

– Как очутился ты в стане врагов?

– Как?… Ты хочешь, чтобы я рассказал обо всем?… Не надо, Гоча, оставь меня в покое. Ты видишь, трудно мне говорить… Ты всегда был добр ко всем, зачем же нынче ты терзаешь меня?…

– И моя душа не спокойна, Гугуа! Ты сам видишь… Каждое слово, каждый вопрос и меня ранят, как стрела, но долг перед теми велик и одинаков и для тебя, и для меня… Говори правдиво обо всем.

– Хорошо, я буду говорить! – воскликнул Гугуа и обернулся в ту сторону, где стоял Онисе.

От непомерного напряжения лицо несчастного Онисе исказилось страшной гримасой, он весь согнулся, как под непосильной ношей. Снова замолчал Гугуа, сдержав себя, и обратился к судьям:

– Выслушайте меня!.. Я не боюсь смерти… Если вы не казните меня, все равно я не останусь жить. Для чего мне жизнь, опозоренная однажды!.. Так выслушайте же меня… Я буду говорить только правду… Я шел с гор и, когда спустился вниз, столкнулся лицом к лицу с наступающим врагом… Тут я повернулся и пустился бежать к нашим траншеям, чтобы предупредить своих, но враги гнались за мною по пятам, я не успел добежать… Они не стреляли в меня, чтобы выстрелом не всполошить нашей охраны и не выдать себя, а у моего проклятого ружья сломался курок… И вот – наши видели меня, как бежал я впереди врага, и назвали меня предателем… Пусть расступится земля и поглотит меня, если я говорю неправду!

– Зачем ты ходил в горы? – спросил один из судей.

– По делу ходил.

– Ты был один? Гугуа молчал.

– Один был? – переспросил судья.

Гугуа боролся с собою. Не хотел он произносить имени той, которую продолжал любить больше всех на свете, не хотел делать ее мишенью пересудов и сплетен.

– Что в том, один я был или нет? – заговорил наконец Гугуа. – Вы хотели узнать, не предал ли я вас… Я говорю вам: нет, не предавал, – бог тому свидетель! Никогда в моем сердце не рождалось ничего похожего, нет в нем ничего враждебного вам!.. А больше не спрашивайте меня ни о чем, ответы мои не спасут меня, а только отравят мне последние минуты!

Гугуа замолк. Он скрестил руки на груди и не отвечал больше ни на один вопрос. Тяжелым камнем ложилось на плечи Онисе его молчание.

В глубокой тишине ждал народ решения старейшин.

Долго совещались судьи, окружив Гоча тесным кольцом. Наконец расступился их круг. Все вернулись на свои места. Народ взволнованно ждал приговора. И среди общей настороженной тишины снова зазвучал голос Гоча.