Я призываю вас установить власть Хидэёри. Для моей души нет ничего важнее. Снова и снова я взываю к вам о Хидэёри.
К этому, уже длинному, списку регентов и помощников регентов добавлялись еще три человека — Накамура Кадзуудзи, Хорио Ёсихару и Икома Тикамаса, которые должны были действовать как «старшие»
Тем временем силы человека истощались:
Я болен, я чувствую себя одиноким, и я оставил свою кисть. Я не ел уже пятнадцать дней, и моя скорбь велика. Вчера я вышел, чтобы рассеяться, в место, где возводят постройки, но моя болезнь лишь ухудшилась, и я чувствую себя все слабее… (Письмо Гомодзи, неизвестной даме. 20 июля 1598 г.)
Это был конец, но мир еще стучался в ворота Фусими — письмо одного священнослужителя, отца Паиша, живо описывает, в каком плачевном состоянии Хидэёси находился в начале августа:
В то время в Фусими прибыл отец Жуан Родригиш вместе с несколькими португальцами, отправленными капитаном корабля с обычными подарками. Тайко, узнав об их приходе, выслал служителя, чтобы принять их и просить отца Родригиша войти, но остальных видеть он не пожелал. Отец подчинился и, прежде чем войти в комнату, где находился тайко, он прошел столько салонов, коридоров, галерей и залов, что по возвращении никогда бы не нашел выхода, если бы его не проводили. Наконец он прибыл на место, где находился тайко, и нашел его лежащим среди фиолетовых подушек, столь слабым, что тот почти утратил всякое сходство с человеком. Велев отцу приблизиться, тот сказал, как счастлив его присутствием, ибо так близок к смерти, что полагает — больше они не увидятся, и поблагодарил за то, что отец пришел его повидать, на сей раз и в прошлые годы. Он преподнес отцу двести мешков риса, японскую одежду и корабль, чтобы ездить туда и сюда [большой черный португальский корабль остался на Кюсю]. Он также приказал преподнести одежды остальным португальцам, пришедшим в Фусими вместе с отцом, а также двести мешков риса для двух фрегатов капитана и еще двести для корабля. Он пожелал также, чтобы отец повидал его сына, которому велел благосклонно принять отца и его португальских спутников, потому что они чужеземцы. Что его сын и сделал, преподнеся каждому шелковую одежду, как и его отец. На следующий день, поскольку предполагалось играть свадьбы между сыновьями и дочерьми «регентов», он попросил отца присутствовать на празднестве. И наконец португальцы отрекомендовались ему, и он их оставил, сказав тысячу любезностей
Тем не менее с 10 августа Хидэёси впал в бессознательное состояние, населенное бредом и кошмарами. Но до того он успел сочинить свой последний стих: