Читаем Хиллсайдский душитель. История Кеннета Бьянки полностью

Некоторые получили второй шанс добиться славы, когда наконец началось судебное разбирательство; других оттеснили на задний план ловкие коллеги. Кое-кто перешел на более перспективную работу; иные, не умея с уважением относиться к своей профессии, часто поверхностной и построенной на «горячих» материалах, отчаянно пытались сохранить за собой эфирное время.

Нередко журналисты в погоне за славой умышленно вводили зрителей в заблуждение. Однажды вечером в Лос-Анджелесе я видел по телевизору новостной сюжет, где репортер сделал «шокирующее открытие», будто у лосанджелесского управления полиции имелись основания проводить расследование в отношении Кена Бьянки за несколько месяцев до его ареста. На экране продемонстрировали компьютерную распечатку, доказывающую, что в полицейских досье зафиксированы контакты Бьянки с четырьмя из двенадцати жертв. Если бы полиция делала свое дело как следует, лицемерно сетовал репортер, некоторые девушки могли бы остаться в живых.

После окончания выпуска я позвонил этому человеку.

— Я знаком с данными, о которых вы говорили, — объяснил я. — Но вы несправедливы к полиции. Следствие велось грамотно. С помощью компьютеров они определяли, сколько известных контактов мужчины из различных районов имели с жертвами. У кого-то насчитали один или два. У Бьянки — четыре. У некоторых людей — восемь и больше, и вдобавок криминальное прошлое, которого не было у Бьянки. Подозреваемых из списка исключали по одному, но начали-то с тех, у кого оказалось больше контактов. К тому времени, когда почти добрались до Бьянки, он уже уехал в Беллингхем. Только разузнав о прошлом Кена, шеф Мэнган сделал соответствующие выводы. Лос-анджелесские копы нарушили бы свой долг, вздумай они начать с парня всего с четырьмя контактами, когда у других, в том числе одного бывшего зэка, сидевшего за изнасилования, контактов было гораздо больше.

— Я знаю, — ответил мне репортер. — Но мне ведь надо выслужиться перед боссом.

— Вы ни за что оскорбили офицеров полиции, проделавших огромную работу, — сказал я. — Да еще, возможно, запугиваете публику на будущее.

Но ему было плевать. Он получил свое эфирное время. Получил шанс на более высокооплачиваемые задания. Получил славу.

А еще были поклонницы — дамы, зачастившие с визитами в тюрьму, куда надежно упрятали Кена и Анджело. Были писатели вроде меня, чьи лица замелькали в выпусках новостей и ток-шоу по всей стране. Были священники, обеспечивавшие своим церквям аншлаг, приплетая Кена Бьянки и Анджело Буоно к Армагеддону, апокалипсису и всем возможным грехам, которые особенно раздражали их в данный момент. Были телерепортеры, специализирующиеся на журналистских расследованиях. Хладнокровно взирая на место преступления, они достигали таких высот в демонстрации пяти главных внешних черт своей профессии — шока, скорби, тревоги, надежды и утешения, — что сумели выбиться в ведущие новостей в более высоком ценовом сегменте. Газетчики доросли до колумнистов. А полицейские чиновники, давно позабывшие, что такое оперативная работа, получили повышения или оставили службу ради политической карьеры.

Тем или иным способом на славе Хиллсайдского душителя поживились слишком многие из нас.

В моем случае перелет из Чикаго в Лос-Анджелес стал ключевым моментом, однако не единственной моей встречей с последствиями славы. Ко мне подошла администратор одной из лос-анджелесских телепередач и призналась, что мечтает со мной познакомиться. Эта симпатичная молодая женщина с британским акцентом сообщила, что она поклонница моих сочинений. Она прочла все мои книги и со знанием дела высказалась об их достоинствах.

— Ваш «Хиллсайдский душитель» меня напугал, — заметила она. — Я живу одна, и, когда я его читала, рядом никого не было. Я живу совсем одна, — повторила она и дала мне свой адрес.

Тут только до меня дошло, что она меня клеит. Эта особа прочла мою книжку, потом познакомилась со мной лично и стала заигрывать.

Не знаю, чем кончилось бы дело, но на тот момент я только что вступил во второй брак и не хотел его разрушать. Впрочем, это совсем не мешало моему воображению.

В одних фантазиях я ужинал с ней, потом мы шли к ней или в гостиницу и предавались безумной страсти, утром она уезжала на работу, а я возвращался к своим делам. Под конец мы в слезах расставались навек, но я не выдерживал, собирал вещи и мчался в Лос-Анджелес, чтобы воссоединиться с ней.

В других фантазиях, на этот раз кошмарных, роман начинался точно так же. Потом, где-то между первым поцелуем и перемещением в спальню, она рассказывала, каким способом убивает своих жертв. И предлагала мне написать о ней книгу, а прежде поприсутствовать при заклании следующей жертвы, чтобы уловить все нюансы ее метода.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Французские тетради
Французские тетради

«Французские тетради» Ильи Эренбурга написаны в 1957 году. Они стали событием литературно-художественной жизни. Их насыщенная информативность, эзопов язык, острота высказываний и откровенность аллюзий вызвали живой интерес читателей и ярость ЦК КПСС. В ответ партидеологи не замедлили начать новую антиэренбурговскую кампанию. Постановлением ЦК они заклеймили суждения писателя как «идеологически вредные». Оспорить такой приговор в СССР никому не дозволялось. Лишь за рубежом друзья Эренбурга (как, например, Луи Арагон в Париже) могли возражать кремлевским мракобесам.Прошло полвека. О критиках «Французских тетрадей» никто не помнит, а эссе Эренбурга о Стендале и Элюаре, об импрессионистах и Пикассо, его переводы из Вийона и Дю Белле сохраняют свои неоспоримые достоинства и просвещают новых читателей.Книга «Французские тетради» выходит отдельным изданием впервые с конца 1950-х годов. Дополненная статьями Эренбурга об Аполлинере и Золя, его стихами о Франции, она подготовлена биографом писателя историком литературы Борисом Фрезинским.

Илья Григорьевич Эренбург

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Культурология / Классическая проза ХX века / Образование и наука
Вся власть советам!
Вся власть советам!

Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, неожиданно была заброшена неведомой силой в октябрь 1917 года. Вместо Средиземного моря она оказалась в море Балтийском. Герои этой книги не колебались ни минуты. Разбив германскую эскадру у Моонзунда, они направились в Петроград и помогли большевикам взять власть в свои руки.Но как оказалось, взять власть еще полдела. Надо ее и удержать, и правильно ею распорядиться. А в это время другие революционеры, для которых Россия просто «охапка хвороста», пытаются разжечь огонь мировой революции. Расправившись со сторонниками Троцкого и Свердлова, сформированные с помощью «попаданцев» отряды Красной гвардии вместе со своими потомками из XXI века отправились на фронт под Ригу, где разгромили прославленных германских полководцев Гинденбурга и Людендорфа. Кайзеровская Германия была вынуждена заключить с Советской Россией мир, так не похожий на похабный Брестский.Теперь надо бы навести порядок в своей стране. А это труднее, чем победить врага внешнего. Надо разогнать киевских «самостийников». К тому же на русский Север нацелила свой жадный взгляд Антанта…

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич

Документальная литература / Документальная литература / История / Попаданцы
Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.
Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

В книге рассматриваются научные, идеологические и политические аспекты послевоенного противостояния советских ученых в биологии и последующее отражение связанных с этим трагических событий в общественном сознании и в средствах массовой информации. В контексте последних утверждалось, что в истории отечественной биологии были позорные страницы, когда советская власть поддержала лжеученых – из наиболее осуждаемых говорят о Лысенко, Лепешинской и Бошьяне (1), продвигавших свои псевдонаучные проекты-мичуринскую биологию, учение о происхождении клеток из живого вещества, учение о связи «вирусов» и бактерий и т.  д. (2), которые они старались навязать взамен истинной науки (3); советская власть обвинялась в том, что она заставляла настоящих ученых отказываться от своих научных убеждений (4), т.  е. действовала как средневековая инквизиция (5); для этой цели она устраивала специальные собрания, суды чести, сессии и т.  д., на которых одни ученые, выступавшие ранее против лженаучных теорий, должны были публично покаяться, открыто признать последние и тем самым отречься от подлинного знания (6), тогда как другим ученым (конформистам) предлагалось в обязательном порядке одобрить эти инквизиторские действия властей в отношении настоящих ученых (7). Показано, что все эти негативные утверждения в адрес советской биологии, советских биологов и советской власти, как не имеющие научных оснований, следует считать политическими мифами, поддерживаемыми ныне из пропагандистских соображений. В основе научных разногласий между учеными лежали споры по натурфилософским вопросам, которые на тот момент не могли быть разрешены в рамках научного подхода. Анализ политической составляющей противостояния привел автора к мысли, что все конфликты так или иначе были связаны с борьбой советских идеологов против Т. Д. Лысенко, а если смотреть шире, с их борьбой против учения Ламарка. Борьба с ламаркизмом была международным трендом в XX столетии. В СССР она оправдывалась необходимостью консенсуса с западной наукой и под этим лозунгом велась партийными идеологами, начиная с середины 1920-х гг., продолжалась предвоенное и послевоенное время, завершившись «победой» над псевдонаучным наваждением в биологии к середине 1960-х гг. Причины столь длительной и упорной борьбы с советским ламаркизмом были связаны с личностью Сталина. По своим убеждениям он был ламаркистом и поэтому защищал мичуринскую биологию, видя в ней дальнейшее развития учения Ламарка. Не исключено, что эта борьба против советского ламаркизма со стороны идеологов на самом деле имела своим адресатом Сталина.

Анатолий Иванович Шаталкин

Документальная литература / Альтернативные науки и научные теории / Биология, биофизика, биохимия / История