Химера

- Джинн на мгновение закрыл глаза, подтолкнул большим пальцем очки обратно на переносицу и повторил, что все еще находится в середине третьей повести и пока далек от того, чтобы хотя бы начерно набросать ее кульминацию и развязку, не продумал даже в самых общих чертах и ее план. Повернувшись ко мне, он, к моему величайшему изумлению, объявил, что называется эта история "Дуньязадиада", а главная ее героиня - не моя сестра, а я сама, чей образ в "предстоящую брачную ночь", как он находит, столь же удачно схватывает конкретную ситуацию рассказчика историй из его времени и окружения, как образ моей сестры - положение художника-повествователя вообще.

- "Все эти ночи у подножия кровати, Дуньязада! - воскликнул он. - Тебе была передана целая литературная традиция, а в придачу еще и эротическая! Нет истории, которой бы ты не слышала; нет способов заниматься любовью, которых бы ты снова и снова не видела. Я думаю о тебе, младшая сестричка, девственница в обоих отношениях: вот это невинность! Вот это искушенность! И теперь приходит твой черед: Шахрияр рассказал младому Шахземану, как он любит свою чудесную любовницу и саму по себе, и за ее истории, которые он тоже передает дальше; два брата женятся на двух сестрах; это твоя брачная ночь, Дуньязада… Но подожди! Послушай меня! Шахрияр, прежде чем повстречал Шахразаду, лишил невинности и убивал по деве за ночь тысяча и одну ночь; Шахземан делал то же самое, но только теперь, на тысячу и одну ночь позже, узнает он о Шахразаде, - это означает, что с того дня, когда он убил свою жену, казнил он по меньшей мере две тысячи двух молодых женщин - и ни одна из них не понравилась ему настолько, что он захотел бы провести с нею вторую ночь, не говоря уже о том, чтобы пощадить ее жизнь! Что ты собираешься предпринять, чтобы развлечь его, сестренка? Предаться любви новым возбудительным способом? Но таких нет! Рассказывать ему, как Шахразада, истории? Он все их уже слышал! Дуньязада, Дуньязада! Кто сумеет рассказать твою историю?"

- Ни жива ни мертва от страха, я вцепилась в свою сестру, которая взмолилась, чтобы джинн перестал меня пугать. Рассыпавшись в извинениях, он заверил нас, что описывал не обрамляющую историю "Тысячи и одной ночи" (каковая счастливо кончалась безо всяких намеков на эти ужасы), а свою собственную повесть, чистый вымысел, к которой он от всего сердца постарается найти достойное его ко мне привязанности завершение. Еще более развеяла мои тревоги Шерри, добавив, что и она потратила немало времени на размышления о моем, как его описал джинн, положении и имеет касательно моей брачной ночи кое-какие планы; о них, как последнюю дань нашему другу, она набросала небольшую заметку, в надежде, что, реализуются они или нет, он сможет найти их полезными для своей истории, но в настоящее время предпочла бы их от меня скрыть.

- "Значит, ты чувствуешь то же, что и я, - задумчиво промолвил джинн, - мы больше не свидимся".

- Шерри кивнула: "Тебе рассказывать другие истории. Я свои уже рассказала".

- Он уже начал бледнеть. "Моя лучшая, - сказал он, - уступит зауряднейшей из твоих. Я навсегда сохраню любовь к тебе, Шахразада! Дуньязада, я твой брат! Доброй ночи, сестры! Прощайте!"

- Мы расцеловались; он исчез вместе с письмом Шерри; за нами пришли от Шахрияра; все еще потрясенная, я сидела у подножия кровати, пока они комбинировали последние страницы "Ананга-ранги" и "Кама-сутры" и Шерри завершала рассказ о Маруфе-башмачнике. После чего она, как научил ее джинн, поднялась с постели, поцеловала землю, взмолилась о милости; я сходила за детьми; Али Шар приковылял за мной сам, Гариб приполз, а Джамила-Мелисса присосалась к моей пустой груди, словно к материнской. Шерри изложила свою просьбу; Шахрияр всхлипнул, прижал детишек к груди, сказал, что давным-давно ее помиловал, обнаружив в ней опровержение всех своих разочарований, и вознес хвалу Аллаху, что тот послал ее во спасение всего женского пола. Потом он отправил людей за папочкой, чтобы тот составил брачный договор, и за тобой, чтобы ты услышал новости о Шахразаде и ее истории; когда ты предложил на мне жениться, Шерри, в соответствии со второй частью нашего плана (о третьей части которого я по-прежнему ничего не знала), выдвинула встречные требования: для того, чтобы мы с ней никогда не расставались, ты должен покинуть Самарканд и жить с нами, разделив с братом здешний трон и передав свой тамошний нашему отцу в качестве компенсации за его трехлетние страхи. Ты показался мне более симпатичным, чем Шахрияр, но и более пугающим, и я умоляла сестру сказать, что ждет меня впереди.