Химеры картинной галереи

– Значит, Воронович был в курсе? – спросила Надежда.

– В курсе чего? – не понял Тищенко.

– Что вы организуете свое ателье и собираетесь от меня уходить.

– Конечно, он знал.

– И вы считаете, что Воронович подсыпал амлодипин в кофе Шимаханского?

– У него было время, пока я и Шимаханский обсуждали контракт.

– Остается неясной одна деталь, – проговорил Астраханский. – Как Воронович заставил вас сделать то, чего вы не хотели делать?

– Что именно?

– Как он заставил вас забрать и выбросить кружку и чем это объяснил?

Помолчав, Тищенко сказал:

– После примерки Воронович зажал меня в темной гостиной и приказал избавиться от кружки, из которой пил Шимаханский. Он шантажировал меня тем, что все расскажет Надежде Алексеевне.

– Вам не показался странным его приказ?

– Я об этом не думал. Я просто хотел проработать у Надежды Алексеевны, по крайней мере, несколько ближайших месяцев и не знал, что было в кружке.

– Вас не удивило то, что Воронович пошел наперекор Шимаханскому?

– Это их дела, – неприязненно поморщился Тищенко. – Я в них не лезу.

– И все же вы влезли, – сказал Астраханский. – Причем по самые уши. Теперь вы сообщник.

– Я всего лишь забрал и выбросил кружку! – воскликнул Тищенко.

– Вы тертый калач, знаете, что это «всего лишь» тянет на пять лет. Скрыв информацию о том, что Воронович был в примерочной, вы преступили закон и ввели следствие в заблуждение.

– Но ведь сейчас-то я сотрудничаю со следствием!

– Кто вам сказал? – удивился Лев.

– Вы.

Астраханский широко улыбнулся:

– Я не веду следствие по этому делу и не имею к нему никакого отношения.

Тищенко вскочил с места, тщательно вытер Кузнецовскую чашку своим фартуком и поставил ее на стол.

– Мы ни о чем не говорили. Я вас не видел, – сказал он деловито и направился к двери.

– Это не та чашка… – сказал вслед ему Астраханский. – Та чашка найдена и уже прошла экспертизу. На ней нашли два превосходных пальчика. Они принадлежат вам.

Тищенко замер на месте и развернулся к Астраханскому:

– Чего еще вам от меня нужно?

Тот ответил:

– Вы должны повторить следователю Осташевскому все, что рассказали сейчас.

– Не дождетесь. Я не дурак совать голову в петлю.

Надежда взяла со стола телефон и включила запись диктофона. Прозвучал голос Тищенко:

– «После примерки Воронович зажал меня в темной гостиной и приказал избавиться от кружки, из которой пил Шимаханский. Он шантажировал меня, угрожал, что все расскажет Надежде Алексеевне».

– Значит, так?…. – Анастас Зенонович опустил голову. – Ваша взяла. Когда придет следователь? Или меня вызовут?

– С этим подождите, – сказал Астраханский. – Я скажу, когда будет нужно давать показания. Пока обо всем – молчок. И никаких контактов с Вороновичем. Если узнаю…

– Никаких! – заверил его Тищенко и вышел из кабинета.

Переглянувшись с Надеждой, Лев подошел к компьютеру:

– Мне нужно посмотреть фотографии. Где они?

– На рабочем столе – в папке «Фото с приема». – Надежда сама нашла эту папку и сказала: – Садись рядом со мной.

Лев придвинул свой стул, и они отсортировали фотографии по времени съемки. Результат был ожидаемым: с без десяти одиннадцать до десяти минут двенадцатого ни на одной фотографии Вадима Вороновича там не было.

Слова Тищенко подтвердились: в это время Воронович был в примерочной.

Глава 30 Жертва

Надежде позвонила Виктория и сообщила, что на примерку приехала Аделина Ермакова.

– Господи! – вырвалось у Надежды. – Ну почему я все время о ней забываю?

– Наверное, потому, что вы не любите ее, – позволила себе заметить Виктория.

– Сейчас я приду.

Надежда взяла сантиметровую ленту, надела на руку подушку с булавками и достала из ящика мыльце.

Она спустилась по лестнице и вошла в примерочную. Там царило веселье. Примадонна Ермакова надела панбархатный жакет наизнанку, чем развлекла своих прихлебательниц.

– Здравствуйте, – Надежда оглядела Аделину и тихо сказала: – Пожалуйста, наденьте жакет правильно. К вещам следует относиться с уважением.

– Боже мой, сколько пафоса, – Ермакова сняла жакет и, вывернув, снова его надела. – Тряпка – она и есть тряпка.

Надежда подсунула под жакет плечевые накладки и поправила швы. Прекрасно выкроенный жакет лег на груди певицы красивыми складками. Широкие рукава длиной «семь восьмых» придали ему законченный вид.

Глядя на Ермакову в зеркало, Надежда сказала:

– Только не говорите, что он – говно.

Глаза Аделины округлились. Впервые за несколько лет это слово в примерочной сказала не она.

– По-моему, хорошо…

– Вот и прекрасно. Следующую примерку назначит Виктория. А я с вами прощаюсь.

Надежда вышла из примерочной в приподнятом настроении. Улыбнувшись Виктории, она распорядилась:

– Этот заказ последний. Мы больше не работаем с Ермаковой.

Поднимаясь по лестнице, Надежда услышала, что в кармане брюк звонит ее телефон, и взяла трубку:

– Слушаю.

– Надежда Алексеевна? Здравствуйте! Это Крымов.

– Здравствуйте, Кирилл Семенович! Приятно, что позвонили, но мне нечем вас порадовать: картина так и не нашлась.

– Она нашлась, – тихо сказал Крымов. – Только вы об этом еще не знаете.

– То есть как? – От удивления Надежда стала косноязычной.