Химеры Хемингуэя

Анастасия не двигалась под музыку согласно какому-то ни было плану. Она уткнулась мне в грудь и замерла, словно рухнув в кровать. Обняла мою шею, запустив кончики пальцев под накрахмаленный воротничок. Это направило мои руки глубоко в складки ее платья. Они оказались там, где полагалось быть краям трусиков. Не встретив препятствия, мои руки нырнули глубже, притягивая ее ближе.

— Ты плохо стараешься, — сказала она. Я убрал руки. Одной рукой она положила их обратно. Сдвинула еще ниже. — Я не об этом. Я о том, что ты должен сказать мне…

— Можно мне подсказку?

— Я смотрю на нее сейчас.

— Ты смотришь на меня.

— Вот именно.

— Ты хочешь сказать…

— Чужое — это твое уважение, я взяла его у тебя в долг. Я сейчас пьяна и просто хочу сказать тебе спасибо. Саймон не женился бы на мне, навряд ли, если бы не твое восхищение романом.

— Нельзя взять в долг…

— Знаю, это не принято, но мне не хотелось надевать дурацкие жемчужные серьги Жанель или еще какую бессмыслицу. Важно, какой ты меня видишь, Джонатон.

— Но ты не можешь взять в долг мое уважение. Оно и так твое. Я твой на…

— Не будь так уверен.

Музыка взлетела к концу. Я сжал Стэси, но мне удалось удержать лишь белую ткань. Она повернулась. Я потянулся за ней. Мои руки встретили Мишель.

— Не возражаешь? — спросила она меня. — В память о добрых старых временах.

— Э.

Она взялась за белые руки Анастасии. Пока они танцевали, я подошел к Саймону. Люди вокруг его невесты сходились в пары и снова расходились. И толпа совсем ее поглотила.

vii

To был последний раз, когда Анастасию видели на нашем континенте — на некоторое время она исчезла. Впрочем, у нас был ее роман: на той неделе, когда Саймон увез ее в свадебное путешествие в Рим, «Шрайбер» разослал несколько сотен тысяч экземпляров по книжным магазинам страны.

Книгу приняли все. Независимые магазины расхваливали ее на самодельных плакатах, приклеенных скотчем к полкам. Сетевые магазины украшали витрины дюжинами книг — половина перевернуты, чтобы видно было фото с задней обложки: прелестная юная писательница в мальчишеских бриджах едет по лесу на велосипеде. Когда первый тираж был распродан, роман допечатали и из задней обложки сделали первую. Это позволило издателю разместить на месте фотографии отрывки рецензий из ведущих журналов и газет. Они, естественно, заменили мою оценку романа, сочиненную в шрайберовском отделе маркетинга: я называл книгу «первым в моей жизни шедевром начинающего автора». От этих слов я не отказываюсь по сей день.

Но как могло мое имя конкурировать с тем, что писали в «Алгонкине» и «Таймс»? Ежедневная «Таймс» была в полном восторге, и это можно считать причиной, по которой роман сразу попал в список бестселлеров, хотя последствия этой рецензии не шли ни в какое сравнение с тем, что произошло, когда книга через неделю очутилась на первой полосе воскресного выпуска: вы, конечно, помните, какой разверзся ад.

У меня до сих пор осталась копия того эссе из воскресного обозрения, и сейчас, перечитывая его впервые после выхода романа, я понимаю то, чего не понял тогда: почему автор выделил «Как пали сильные» из ряда обычных новых открытий, из стандартных и не внушающих доверия историй успеха. Вспомните, что рецензия была написана ученым, возможно, первым американским исследователем с общенациональным авторитетом с тех пор, как в XIX веке вымер Лонгфелло. Да, все мы знали Сильвию Шварцбарт — если не по школьным лекциям, то по колонкам светских сплетен, где она была частой гостьей в роли соблазнительницы гетеросексуальных актрис предположительно вдвое ее моложе и с четырехкратно меньшим коэффициентом интеллекта, — и видели ее по телевизору: она растолковывала, развивала идеи, а порой плевала в глаза недоброжелательной камере всякий раз, когда голос феминистки новой школы с диапазоном прокуренного контрабаса требовался, чтобы возразить громкому мужскому баритону общественного мнения.

И дело не просто в личности. У Сильвии Шварцбарт имелась теория:как и большинство гипотез, взращенных в академических кругах, она поначалу распространилась изрядно, точно побеги по стенам Лиги Плюща, [25]потом неохотно, точно обывательские предместья. Другими словами, если теория Шварцбарт не пройдет в скором времени путь психоанализа и камней-любимцев, она не выйдет из узких рамок. Теорию следовало привязать к чему-то конкретному, пока автора не разобьет наголову один из ее приверженцев. Выступая по радио и телевидению, Сильвия пыталась вплести свою теорию в комментарии о президентских выходках, рок-н-ролльных пародиях, перформансах Уолл-стрит, футбольной семиотике и тенденциях геноцида в странах, в публичных выступлениях последнего времени повысивших свой ранг с неупоминаемых на неописуемые по причине ряда особо фотогеничных актов вопиющей бесчеловечности. Но рекламные паузы неизбежно прерывали ее построения каузальности, и никто не помнил ни слова из того, что она говорила.