Химеры Хемингуэя

— Меня интересует, что из этого выйдет.

— А договор тебя не волнует?

— По-моему, все получается.

— Но для чего?

— Чтобы дать тебе шанс.

— Это же не все, правда?

— Остальное зависит от тебя.

— Мне нужно больше.

— Почему тебе этого мало?

— Потому, что я хочу все сразу.

— Ты готов заплатить?

— Сколько?

— Восемьдесят пять тысяч долларов. За вычетом налогов.

— Ты сошел с ума.

— Такова цена.

— Цена чего?

— Только содержания. И, по условиям договора, тебе придется хранить ключи от всех замков. Я и не знал, что ты теперь покупаешь искусство.

— Я не… я не могу… я должен… обсудить это с Мишель.

— Понимаю. Но сейчас хотя бы испытай судьбу. Это бесплатно.

— Что я должен сделать?

— Хочешь сказать, что не понимаешь?

— Не совсем.

— Даже после интервью Мишель с художником?

— Кажется, я его не читал.

— Но ты ее… Вряд ли я когда-нибудь пойму тебя, Джонатон. — Он все равно оторвал один лотерейный билет от рулона. — Вот как это происходит: художник предлагает каждому из неограниченного числа людей единственный шанс, причем все они будут вечно храниться в этом сейфе. Мишель это описывает как лотерею, которая может состояться в любой момент, но на самом деле не состоится никогда. Поэтому тот, кто станет хранителем лотереи — которая представляет собой коллективную собственность всех участников, — должен всегда носить при себе ключи от сейфа с шансами всех участников. Иначе может произойти незаконный розыгрыш, и, независимо от того, чей билет вытянут, все, включая победителя, теряют свои шансы — событие, последствия которого, я уверен, сможешь оценить даже ты.

И я заполнил билет. Саймон опустил корешок в маленькую прорезь на сейфе, потом отдал мне оторванный купон.

— Это нужно хранить вечно. Доказательство права собственности.

— Собственности.

— Твоя доля Судьбы. Что заставляет меня перейти к другой теме, а именно к судьбе моей жены Анастасии. — Он пригласил меня в свой кабинет. Освободившись от телефона, быстро повернулся, чтобы глянуть на свое отражение в плексигласе, защищающем рисунок Халцедони Боулза, а затем принял свою обычную позу — спокойная президентская уверенность в собственных возможностях плюс баронская беззаботность, — усевшись за столом красного дерева. — Я знаю, тебе очень нравится моя жена, Джонатон, и я ценю ту роль, которую ты играешь в ее жизни. Я признаю твою заслугу в ее возвращении, в буквальном и в переносном смысле. Ты обеспечил ей все необходимое, чтобы она приступила к новому роману. Ты хороший друг. Она давала тебе прочесть что-нибудь из того, что написала?

Я не соврал, сказав, что нет.

— Как ты, вероятно, знаешь, роман обо мне. Меня беспокоит, Джонатон, что могут всплыть некоторые нелицеприятные подробности моей жизни.

— Почему ты решил, что роман дурно с тобой обойдется?

— Я не говорю, что дурно. Моя жена меня любит. Но я допускаю, что она, возможно, не всегда правильно судит. Ей не хватает твоего такта. И я не уверен, что был в должной мере осторожен, если учесть, сколько я ей рассказывал.

— Но ее книга будет художественным вымыслом, Саймон.

— Если автор известен, люди читают книгу, как будто это реальные факты.

— Нет — если они умны.

— Такие еще хуже. Читают книгу как головоломку и собирают, как им вздумается.

— Тогда не важно, что попало…

— …и важно, что не попало. Я бизнесмен, Джонатон. Я даже не прикидываюсь художником. У меня есть только моя репутация; и я хочу ее защитить. Во благо Анастасии не распространять слухов, но, боюсь, она этого не понимает.

— Ты ей что-нибудь говорил?

— Она меня боготворит. Моя критика может повредить творческому процессу.

— Вот уж сомневаюсь.

— Но с тобой у нее рабочие отношения. Твоя помощь очень важна, ее невозможно переоценить. Я только прошу задать ей некоторые рамки… пристойности.

— О чем бы ты хотел, чтобы люди не узнали?

— Используй свою интуицию.

— Мою интуицию, Саймон? Я писатель, а не цензор.

— Слухи начинаются с упоминания непристойности или беспринципности.

— Сочинительство начинается с переработки непристойности и беспринципности.

— Я понимаю, это деликатное дело.

— Возможно, Анастасия — обуза для тебя.

— Я ценю, как ты обо мне заботишься, несмотря на вашу с ней дружбу, но ты должен помнить, что она моя жена.

— Что с последней частью аванса за ее новую книгу?

— Он уже потрачен. Но если ты сделаешь, как я говорю, то не пожалеешь о потраченном времени.

— То есть?

— Как редактор-консультант, ты, видимо, заслуживаешь небольшой доли авторских отчислений. Анастасии необязательно об этом знать.

— Мне бы не хотелось извлекать из нее выгоду.

— Тогда что я могу предложить?

— Мне нужно проводить с Анастасией больше времени.

— Уединиться где-нибудь?

— Хорошее начало.

— Я понимаю, как непроста, вероятно, эта работа — помогать ей в ее нынешнем состоянии писать новую книгу, особенно учитывая ожидания читателей. Но я боюсь, что могут подумать люди, если твое участие станет еще очевиднее.

— Очевиднее?

— Если люди будут видеть вас вместе.

— Хочешь сказать, они могут подумать, что…

— …вы сотрудничаете.

— А отсюда вновь непристойные слухи или беспринципные поступки.

— Ты понимаешь.

— По крайней мере, начинаю улавливать.