Химеры Хемингуэя

Я отправился к нему поздно вечером, когда она вернулась в газету, в который раз взбешенная тем, что я согласился с ее словами: по сравнению со Стэси она большая (то, что это было самой незначительной из ее проблем, видимо, не имело значения, равно как и мое заверение, что Анастасия удивительно тощая). Впрочем, Саймону я об этом не рассказал. Предоставил говорить ему. Как выяснилось, почти всегда лучше давать говорить другим.

Он предложил мне кофе, а не выпить, чтобы я, как он со значением произнес, оставался в сознании, и, сунув мне что-то почитать, отправился на кухню колдовать над туркой. Дал он мне, как оказалось, общую тетрадь, вроде школьной; на обложке Анастасия несмываемыми чернилами написала: «СТЭСИ ЛОУРЕНС».

Я часто видел эту тетрадь раньше, закрытой, на полу рядом со Стэси, пока та читала ветхие тома французского уголовного судопроизводства или последние монографии по уходу за рукописями в специальных хранилищах, — но Стэси никогда не показывала мне, что внутри. Я уважал ее тайны: суть ее секретов до сих пор казалась мне второстепенной по сравнению с удовольствием слушать ее признания и подразумеваемой интимностью доверия, с которой она невинно намекала на изводящее ее преступление, коего я решительно не замечал.

Но это было до коллапса Анастасии. Если ей суждено спастись, думал я, ее нужно вернуть в прошлое, и, чтобы стать ее спасителем, я должен обеспечить ей утраченное. В любом случае Саймон явно прочитал эту тетрадь — и если он уже предал ее, я как минимум могу предать его в ответ.

Пока я бегло просматривал записи Анастасии, Саймон вернулся в гостиную с полным кофейным сервизом.

— Фамильное, — заявил он мне, хотя, очевидно, к его деревенской семье все это отношения не имело. — Сливки? — Я согласился. — Сахар? — Я отказался. — А теперь скажи мне, что думаешь.

— Не знаю, — сказал я, — я видел только первую страницу.

— И?..

— Очень интересно. Я не знал, что в Лионе…

— Моя семья из Лиона. Я никогда не говорил об этом Анастасии.

— Я думал…

— Я говорил лишь, что мои предки французы.

— Но…

— Пока моя бабка не умерла полтора года назад, они жили практически так, как описывает моя жена, и, Джонатон, ты никогда никому не повторишь ни слова.

— Я…

— Пролистни пару страниц, до записей, помеченных «юриспруденция». Мой дед разбирался в юриспруденции.

— Он был обвинителем?

— Обвиняемым.

— За что?

— Смотря по какой из статей. Впрочем, почти по всем, какие только бывают. Почти в каждом преступлении из этой тетради.

Я взглянул на перечень преступных деяний, составленный Анастасией, записанный почерком школьницы в алфавитном порядке, точно в букваре. Алкоголизм… Банкротство… Богохульство… Взяточничество… Грабеж… Кража со взломом… Мошенничество… Нападение… Оставление семьи… Поджог… Применение силы… Содомия… Супружеская измена… Фальшивомонетчество… Шантаж… Экологические преступления… Каждому она давала определение, в основном кратко, хотя на Хищении остановилась подробнее. «Каждая часть похищенного имущества должна быть перемещена, — гласила ее цитата из „Энциклопедии криминологии“, — сколь угодно незначительно, с прежнего места и должна хотя бы на мгновение оказаться в полном обладании похитителя. Право собственности доказывается достоверной идентификацией, к тому же похищенное имущество должно обладать рыночной стоимостью». После этого подробно описывались различия между Хищением в крупных и в мелких размерах: разница была преимущественно в стоимости похищенного, но Анастасия пометила, что ночная кража в железнодорожном вагоне почти без исключений рассматривалась как тяжкое уголовное преступление. «В отличие от кражи на станции?» — сомневалась она в скобках.

Саймон заметил, что я изучаю эти строки.

— Я бы выбросил это из головы как ее очередную досадную эксцентричную выходку, — сказал он, — если бы не эта пометка. Мой дед работал на железнодорожной станции, на Лионском вокзале. Притворялся уборщиком, но на самом деле убирал имущество пассажиров, а краденое сбывал в городе, поближе к барам, где мог пропить выручку. Я говорю тебе строго по секрету. Я узнал об этом только год назад из судебных протоколов — мне их прислали сюда вместе с коробкой бабкиного наследства. Я уничтожил все документы и избавился от остального, бесполезного случайного хлама, который дед накопил и не смог продать.

— Бесполезного хлама? Например, какого?

— Ну знаешь, всякие паспорта и путевые заметки, которые он находил в украденном багаже. Очевидные улики в то время. Он их прятал. Он был неграмотным и не знал, что с ними делать.

— Но если твой дед был неграмотным, почему Анастасия внесла в свой список преступлений Плагиат?