Химия

Окончательное освобождение женщины от кухонного рабства, а мужчины от первобытной роли «добытчика и кормильца семьи» действительно невозможно без социального освобождения пролетариата. Но, в то же время, социальное освобождение пролетариата никогда не состоится при сохранении буржуазной семьи и гендерных ролей, направленных на бесконечное воспроизводство дискриминации и иерархии. «Дорогая, извини, я не могу помыть посуду. Мы с ребятами еще закончили делать революцию! Потерпи еще самую малость, как только мы добьем классовое неравенство, сразу же перейдем к гендерному. Я оставил носки на стуле, закинь их, пожалуйста, в машинку. Бегу на баррикады!». Попытка отделить антидискриминационную борьбу от классовой, по меньшей мере, не диалектична. И это касается всех форм угнетения. Освобождение пролетариата — это, в том числе, освобождение женщины, мигранта, гомосексуала, это снятие стигмы исключения с наркомана и преступника. Нельзя сначала освободить всех вместе, а потом каждого по отдельности. Безусловно, у пролетария нет нации. У него нет и гендера. «Сексуальной ориентации» у него нет и подавно. Все эти ярлыки навешивает класс угнетателей и он же стравливает между собой искусственно созданные им меньшинства. До тех пор пока мы будем искренне мыслить навязанными категориями, освобождение невозможно. Мы не должны присваивать себе или своим товарищам никаких идентичностей, кроме классовой и политической. В то же время, следует осознавать, что это за нас это обязательно сделает враг. Африканцу может быть безразличен его цвет кожи, нам может быть безразличен его цвет кожи, но он не будет безразличен расисту. Социальная борьба не должна сводиться к поощрению ложных идентичностей, но ее нельзя подменять отрицанием или замалчиванием факта дискриминации.

Левые вполне могут и даже должны критиковать правый феминизм или либерально-буржуазную концепцию терпимости, которые притупляют боль, не устранив ее первопричину — надстройку псевдо-традиционных ценностей на капиталистическом базисе. Аналогичным образом социал-демократия временно заглушает спазмы классовой борьбы. Но ни один наркотик не действует вечно — в Венгрии, одной из стран Евросоюза, который так любят обвинять в «толерастии», к власти приходят ультраправые. В таких странах как Франция и Италия происходит варварская депортация ромов. Из Европы массово высылаются беженцы, часто на верную смерть. Критикуя социал-демократию, мы критикуем совсем не то, что атлантам не дают вволю расправить плечи. Мы критикуем тот факт, что классовый мир и благополучие пролетариата — карточный домик, который разрушится при дуновении настоящего кризиса. Вместе с тем, многие левые считают нормальным расправляться с «толерантностью», придерживаясь вполне консервативных позиций, ретранслируя правые мифы. Распоясавшиеся мигранты сожгли все машины и продали весь героин, женщины с небритыми ногами запретили все существительные мужского рода, по обезлюдевшим дымящимся улицам марширует гей-парад. На самом деле, единственный недостаток европейской толерантности в том, что ее не существует. Лживым попыткам примирения искусственных меньшинств со столь же искусственным большинством мы должны противопоставить тотальную деконструкцию всех ценностей буржуазного общества, от Родины и до семьи. Это хорошо понимали левые революционеры 19-го — начала 20-го века. Их требования были столь оскорбительны для современной им морали, что самым смелым из нас еще долго не удастся взять эту планку.