Химия без прикрас (СИ)

Алексей Александрович, полный высокий мужчина, про которых говорят, что им уже давно за сорок, устало пригладил светлые волосы рукой, а потом, внимательно окинув взглядом серых водянистых глаз всех присутствующих, остановил его на мне, в недоумении сдвинув брови к переносице. Нервным движением он слегка ослабил галстук и, опустившись в широкое кожаное кресло, сложил пальцы «домиком», приготовившись внимать нашим объяснениям.

— Вот, Алексей Александрович, — немногословно объяснил трудовик, гордо задрав подбородок. — Драка в кабинете биологии. Чуть до сердечного приступа Лидию Владимировну не довели! Олухи!

— Спасибо, Владислав Анатольевич, можете быть свободны, — сухо проговорил директор.

Когда трудовик покинул кабинет, мне почему-то стало немного не по себе. Будто вместе с ним ушла и моя непоколебимая уверенность в собственной правоте. Я оглядела своих одноклассников. К моему удивлению, уверенней всех выглядел Наумов. Он почти с вызовом смотрел на директора, тогда как Степанов с Королёвой таранили взглядом пол.

— Ну? — директор слегка развел пальцы и снова соединил их «домиком». — Кто желает начать объяснения?

— Алексей Александрович, — неправдоподобно всхлипнула Королёва, но директор тут же ее перебил:

— Только не вы, Вероника. Павел? Может быть, вы?

— С радостью, — отозвался Паша, а мой желудок сделал внутри меня с испугу кульбит. — Степанов хотел ударить Дмитриеву. Я не дал ему это сделать. Вот и все, — закончил свое лаконичное выступление Наумов, простецки приподняв черные брови.

— Дмитриева оскорбила Королёву! — злобно ответил Степанов. Хотя, нет, не ответил. Почти выкрикнул, все еще боясь посмотреть в лицо директору.

— И вы, Анатолий, считаете, что это вам дает право поднять руку на девушку? — директор склонил голову набок, будто стараясь заглянуть Степанову в лицо.

Толян молчал. Краем глаза я видела, как гневно раздувались его ноздри. О, да. Он считает, что за это на меня можно не то, что руку поднять! Да за это меня следует на костре сжечь! Да-а-а… Любовь зла! Полюбишь и… Королёву! А та — Наумова! А тот — меня. А я?

Дурдом.

В моем кармане коротко зажужжал телефон. Догадываюсь, кто это. Прямо как почувствовал, что я о нем думаю.

— Молодые люди, вы в курсе, что любые подобные случаи под запретом в нашем лицее и строго караются исключением? — вздохнув начал директор, а внутри меня все опустилось. Чем? Исключением?!

Мы все, не сговариваясь, переглянулись. Теперь Степанов не выглядел таким злобным. Скорее напуганным. Взгляд Паши оставался все таким же решительным, а вот Ника стала стараться усерднее, начав тихонько подвывать.

— Вы учитесь в элитном учебном заведении, — спокойно продолжил директор, переплетя пальцы, по очереди оглядывая нас, почему-то каждый раз задерживая взгляд на мне. — И я не могу оставить это вопиющее нарушение правил поведения, да и просто гуманности по отношению друг к другу, безнаказанным. Мне, как директору, следует исключить вас всех, четверых, чтобы показать всему учебному заведению, что подобным разборкам не место в стенах лицея!

Я сглотнула в предвкушении ожидавшего нас приговора. Мама убьет меня. Папа убьет меня. А брат убьет и меня, и всю нашу компанию…

— И подумайте, кому вы нужны за три месяца до выпуска, исключенные за нарушение лицейских правил? — Алексей Александрович снова пригладил светлые волосы рукой, а потом, откинувшись на спинку кресла, со скучающим выражением лица посмотрел в окно. — Пока я не стану выгонять вас. Но наказание вы за это понесете соответствующее. И, естественно, один ваш даже самый незначительный проступок, и я подписываю приказ об отчислении. Конечно же, Лидия Владимировна оповестит ваших родителей о случившемся.

— Алексей Александрович, — снова взвыла Ника, и директор на этот раз все-таки дал возможность ей высказаться. — Я не понимаю, в чем моя вина?! — с придыханием жаловалась она, роняя крокодильи слезы на коленки. — Это меня оскорбили! Я не… Я… — она в голос разрыдалась, а потом, проведя рукой по мокрым глазам, на удивление не размазав косметику (водостойкая, что ли?!), она четко проговорила: — Я — жертва!

При всей серьезности ситуации, ни я, ни Наумов не смогли сдержать смешка, глядя на всю эту картину. МХАТ отдыхает! Директор строго глянул на нас, а потом, сдерживая раздражение, ответил Нике:

— Вероника, я сожалею, что вас оскорбили, — водянистые глазки быстро скользнули по моему лицу. — Но, при этом, я не могу не заметить, что если бы вы вели себя несколько скромнее, то конфликты, скорее всего, обходили бы вас стороной.

Ника недоумевающе захлопала ресницами. Эх, директор… С такими, как она, учтивый тон бесполезен. С ними надо говорить на их же языке.