…Войдя в кабинет палеонтолога, Дэннельс не сразу даже разглядел человека, сидячего в глубине комнаты у захламленного стола. И вся комната была захламлена. Повсюду длинные стенды, и на стендах куски пород со вросшими в них окаменелостями. Там и сям кипы бумаг. Большая, плохо освещенная комната производила неприятное, какое-то гнетущее впечатление.
— Доктор! — позвал Дэнисльс. — Вы доктор Торн?
Человек встал, воткнув трубку в полную до краев пепельницу. Высокий и плотный, седеющие волосы взъерошены, лицо обветренное, в морщинах. Он двинулся навстречу гостю, волоча ноги, как медведь.
— Вы, должно быть, Дэннельс. — сказал он. — Да, должно быть, так. У меня на календаре помечено, что вы придете в три. Хорошо, что не передумали.
Рука Дэниельса утонула в его лапище. Торн указал на кресло подле себя, сел сам и, высвободив трубку из пластов пепла, принялся набивать ее табаком из большой коробки, занимающей центр стола.
— Вы писали, что хотите видеть меня по важному делу, — продолжал он. — Впрочем, все так пишут. Но в вашем письме было, должно быть, что-то особенное — настоятельность, искренность, не знаю что. Понимаете, у меня нет времени принимать каждого, кто мне пишет. И все до одного, понимаете, что-нибудь нашли. Что же такое нашли вы, мистер Дэннельс?
Дэниельс ответил:
— Право, доктор, не знаю, как и начать. Пожалуй, лучше сперва сказать, что у меня случилось что-то странное с головой…
Торн раскуривал трубку, не вынимая ее изо рта, он проворчал:
— В таком случае я, наверное, не тот, к кому вам следовало бы обратиться.
— Да нет, вы меня неправильно поняли. — перебил Дэнисльс. — Я не собираюсь просить о помощи. Я совершенно здоров и телом и душой. Правда, пять лет назад я попал в автомобильную катастрофу. Жена и дочь погибли, а меня тяжело ранило…
— Примите соболезнования, мистер Дэннельс.
— Спасибо — но это уже в прошлом. Мне выпали трудные дни, но я кое-как выкарабкался. К вам меня привело другое. Я уже упоминал, что был тяжело ранен…
— Мозг затронут?
— Незначительно. По крайней мере врачи утверждали, что совсем незначительно. Мелкие повреждения зажили довольно скоро. Хуже было с раздавленной грудью и пробитым легким…
— А сейчас вы вполне здоровы?
— Будто и не болел никогда. Но разум мой со дня катастрофы стал иным. Словно у меня появились новые органы чувств. Я теперь вижу и воспринимаю вещи, казалось, бы, совершенно немыслимые…
— Галлюцинации?
— Да нет. Уверен, это не галлюцинации. Я вижу прошлое.
— Как это понимать — видите прошлое?
— Позвольте, я попробую объяснить, — сказал Дэннельс, — с чего все началось. Три года назад я купил заброшенную ферму на юго-западе штата Висконсин. Выбрал место, где можно укрыться, спрятаться от людей: с тех пор как не стало жены и дочери, я испытывал отвращение ко всем на свете. Первую острую боль потери я пережил, но мне нужна была нора, чтобы зализать свои раны. Не думайте, что я себя оправдываю, — просто стараюсь объективно разобраться, почему я поступил так, и не иначе, почему купил ферму.
— Да, я понимаю пас, — откликнулся Торн. — Хотя и не убежден, что прятаться — наилучший выход из положения.
— Может, и нет, но тогда мне казалось, что это выход. И случилось то, на что я надеялся. Я влюбился в окрестные края. Эта часть Висконсина — древняя суша. Море не подступало сюда четыреста миллионов лет. И ледники в плейстоцене почему-то сюда тоже не добрались. Что-то изменялось, конечно, но только я результате выветривания. Район не знал ни смещения пластов, ни резких эрозионных процессов — никаких катаклизмов…
— Мистер Дэниельс, — произнес Торн, понемногу впадая в раздражение, — я что-то не совсем понимаю, в какой мере это касается…
— Прошу прощения. Я как раз и пытаюсь подвести разговор к тому, с чем пришел к нам. Начиналось все не сразу, а постепенно, и я, признаться, думал, что сошел с ума, что мне мерещится, что мозг оказался поврежден сильнее, чем предполагали, и я в конце концов рехнулся. Понимаете, я много ходил пешком по холмам. Местность там дикая, изрезанная и красивая, будто нарочно для этого созданная. Устанешь от ходьбы — тогда ночью удается заснуть. Но по временам холмы менялись. Сперва чуть-чуть. Потом больше и больше — и наконец на их месте появлялись пейзажи, каких я никогда не видел, каких никто никогда не видел.
Торн нахмурился.
— Вы хотите уверить меня, что пейзажи становились такими, как были в прошлом?
Дэниельс кивнул.
— Необычная растительность, странной формы деревья. В более ранние эпохи, разумеется, никакой травы. Подлесок — папоротники и стелющиеся хвощи. Странные животные, странные твари в небе. Саблезубые кошки и мастодонты, птерозавры, пещерные носороги…
— Все одновременно? — не стерпев, перебил Торн. — Все вперемешку?