Химмельстранд. Место первое

Наступила тишина, нарушаемая только нескончаемым шумом дождя.

…скоро наша очередь…

…Стефану показалось, что жгучая боль в спине усилилась. Возможно, смертоносная кислота разъела всю изоляцию на антресолях, и им осталось жить несколько минут. Фаталистическое спокойствие, которое он пытался себе внушить, перешло в панику. Он с трудом удержался, чтобы не закричать.

…мы сейчас умрем, мы все сейчас умрем медленной и мучительной смертью, и на этом закончится наше существование…

Бежать, сражаться, бороться, отдать жизнь, сделать хоть что-то.

– Молли сказала.

– Молли сказала, что они придут?

– Да.

– И про дождь она сказала?

– Нет… она сказала… Это мы порезали шланги, – с трудом выдавил Эмиль.

С антресолей упала первая капля и попала на кубик лего. Шипы на глазах расплавились, и кубик съежился, как разогретый пластилин. Стефан сжал кулаки и проглотил слюну.

Пропан…

Что будет, если кислота разъест баллон? Какая разница… Металл баллона намного толще, чем обшивка вагончика, и даже если баллон взорвется, они к тому времени будут мертвы.

Даже Эмиль понял – и решил снять камень с души. И повесил голову от стыда. Еще этого не хватало…

Стефан погладил мальчика по голове.

– Не важно, малыш. Ничего страшного. Значит, Молли решила отрезать шланги?

– Она сказала, что так надо. Хотя… я же знал, что это нехорошо.

Стефан посмотрел на сына. Зажмурился и посмотрел опять. Лицо мальчика просветлело. Но нет… это не потому, что ему стало легче, – голос по-прежнему звучал жалобно, он словно просил прощения. Нет…

– Стефан… – прошептала Карина.

Он уже и сам видел. И слышал. Барабанная дробь дождя по крыше стихла. И в кемпере с каждой секундой становилось все светлее, будто кто-то медленно поднимал занавес.

* * *

Как гласит старинная народная мудрость: чтобы убедиться, спишь ты или нет, ущипни себя за нос. Но неужели и вправду был такой случай, чтобы некто заснул, во сне решил ущипнуть себя за нос – и на тебе, проснулся? Для теста на сон щипок так же бесполезен, как барометр для измерения уровня радиации. Если ты решил себя ущипнуть, значит, ты уже не спишь. Но странно: в случае с Дональдом этот прием оказался недооцененным. На него он возымел определенный эффект.

Он, конечно, не щипал себя за нос, но, по мере того как ядовитый дождь пробуравливал дыры в разделочной доске и на него то и дело попадали жгучие капли, Дональд начал сомневаться – может, он и в самом деле не спит? Укусы эти настолько болезненны, что впору вылезти из собственной кожи, и чувство это настолько сильно телесно, что невозможно представить, чтобы человек мог испытать такую боль во сне и не проснуться.

Конечно, невыносимо признаваться в собственной ошибке, да и бессмысленно – кому нужно его признание на краю могилы? Но он не спит. Он здесь, в чужом кемпере, сидит рядом со своей предательницей-женой и парой навозных гомосеков и ждет, когда и их, и его убьет этот сверхкислотный дождь. Со смеху умрешь.

В темноте видны только контуры человеческих фигур. Эти двое так и продолжают тискать друг друга и целоваться, и это, пожалуй, самое отвратительное, что Дональд видел за всю свою жизнь. Не то чтобы он испытывал какую-то иррациональную ненависть к гомосексуалистам, но у него было только одно требование: держите ваши склонности при себе и не заставляйте нормальных людей быть свидетелями ваших извращений.

А тут на тебе – сидят и милуются два мужика у него на глазах. И это, пожалуй, еще одно доказательство, что он не спит. Никогда в жизни ему не приснилось бы что-то подобное, у него просто нет таких мыслей в голове, нет таких картинок. Но, оказывается, в голове нет, а в действительности есть.

Дональд уже приготовился заорать, чтобы они прекратили, как вдруг заметил, что в вагончике стало светлее. Мрак за окнами начал рассеиваться.

И дождь прекратился.

Леннарт и Улоф отлипли друг от друга, и даже Майвор подняла голову и посмотрела вокруг, как будто только что проснулась и не понимает, где она и что с ней.

Дональд посмотрел на свои руки – вид такой, будто он подержал их над пламенем. Кожа покраснела и сморщилась, несколько ногтей разъедены до ложа. Ничего удивительного – он прикрывал голову от зловещих капель.

– О, черт, тысяча чертей, воз и маленькая тележка чертей в преисподней.

– Дональд! – у Майвор несколько вспухших малиновых борозд на висках и на щеке. Пара локонов выпали и лежат на столе в лужице жидкости.

Дональд посмотрел на голову Майвор, потом на лужицу. Кислота, которая за несколько минут проела крышу кемпера, должна была бы растворить волосы за несколько секунд.

Он осторожно дотронулся до лужицы кончиком указательного пальца и не почувствовал ничего, кроме слабого ощущения тепла. Кислота потеряла силу. Выдохлась.

– Не нравятся черти? Ну что ж, тогда… Боженька твой в преисподней. – Он взял Майвор за плечи, слегка потряс и прошипел на ухо, подчеркивая каждое слово: – Бог. Иисус. Мария. Все в преисподней.