Стефан поставил второй складной стул у передней стенки кемпера – отсюда удобнее наблюдать, не появится ли «тойота». Уселся поудобнее, надел наушники и начал перебирать фонотеку в стареньком MP-3. Вот наконец то, что ему нужно, – подборка Моники Зеттерлунд.
В тяжелые минуты ему всегда помогал собраться с силами ее голос. В ее тембре была редкостная и неподдельная интонация абсолютной искренности, можно даже сказать – интонация
Нашел «Маленькие зеленые яблоки», откинулся на стульчике и закрыл глаза. Оркестр осторожно, полушепотом сыграл вступление. Несколько нот ксилофона – Стефан глубоко, судорожно вдохнул.
И зазвучал непередаваемо теплый голос:
Стефан невольно улыбнулся. Обыденное, в подробностях описанное утро влюбленных. Сколько сотен раз он слушал эту запись! Но в последнее время старался включать пореже – боялся, что она утратит силу. Такое знакомое и такое колдовское описание привычного мира…
Это же о нем с Кариной… о том, что любовь не нуждается в величественных и патетических жестах. Любовь – это ежедневная забота и восхищение друг другом. В понедельник, вторник, среду… во все дни недели. О том, что на свете нет ничего прекраснее. Он на какую-то минуту забыл о своей тревоге, но когда услышал…
…нахмурился – он никогда не вдумывался в эти слова. Сжал пластмассовую коробочку с крошечным экранчиком – знал, что за этим последует.
Он выключил проигрыватель и открыл глаза. Посмотрел на пустое небо. Направо, налево, еще раз направо.
Не создал моря и островов.
То есть – ничего. Если бы Бог не создал
А здесь? То, что он видит перед собой, – это и есть
А если ничего нет, откуда взяться любви?
О чем поет Моника? О том, что любовь так велика, что ее существование так же невозможно отрицать, как невозможно отрицать существование гор и морей. А когда и в самом деле нет ни гор, ни морей?
Остаются маленькие будничные детали. Помогать друг другу в работе, вместе отдыхать. А если и эти детали стереть неумолимым ластиком?
Стефан вытащил наушники, встал и опять сжал проигрыватель в кулаке. Маленькая штуковина из пластмассы и металла. И, возможно, Бог и в самом деле не создавал маленькие зеленые яблочки. Они просто есть, как и все вокруг. Они есть до тех пор, пока не исчезнут.
Он опять посмотрел на горизонт – и почувствовал неуверенность: неужели он и в самом деле видит то, что видит?
Решительно смахнул рукавом набежавшую слезу. Присмотрелся. Схватил бинокль, взлетел по лесенке на крышу кемпера – никаких сомнений. Белая фигура со дна Плотвяного озера. Белый. Приближается именно оттуда, куда поехала Карина. Медленно-медленно… куда ему спешить. У него в запасе вечность.
Стефан знал, что хочет от него Белый. Знал с тех пор, как увидел его в первый раз. Именно поэтому он так упорно отрицал, что опять его видел. Отрицал, несмотря на обиду Эмиля, который тоже его видел. Белый хочет отнять у него все. Тогда ему нечего было предложить, а теперь… Теперь у него есть любовь, есть сбережения, есть пережитые мгновения истинного счастья. Есть семья.
Он лишится всего. Он знает это так же точно, как осужденный на казнь смотрит на расстрельный взвод и знает: конец.
Дальше дороги нет.
– Я хочу что-нибудь поделать.
Молли сидит на диванчике и пристально смотрит на хозяев.
– А что… у нас ничего такого нет. – Улоф немного растерялся. – Мы как бы…
Молли жестом велела ему замолчать и показала на стопку журнальчиков с кроссвордами.
– Как это нет? Там есть детские страницы.
– Возьми, – пожал плечами Леннарт и покосился на открытую дверь. Петер не возвращался.
– Но я же сижу здесь, – Молли повернулась к Улофу. – Ты не мог бы передать?
– Как же не могу. Могу. – Улоф, не обращая внимания на раздраженные взгляды Леннарта, потянулся за журналами. Встал, достал шариковую ручку из шкафчика и протянул Молли вместе с журналом.
Молли ласково улыбнулась Улофу – и в самом деле быстро обнаружила детскую страничку. Надо найти порядок в целом рое перепутанных цифр, начать с единицы – и так далее. Соединишь цифры – получается фигурка медвежонка или оленя.
Улоф подошел к Леннарту и посмотрел через его плечо. Ровная линия горизонта. Ни машин, ни людей.
– Нечего идти на поводу у этой… соплячки, – шепнул Леннарт.
– А что такого?
Многозначительный взгляд, означающий вот что: