Химмельстранд. Место первое

Что же мы тогда делаем? «Стоишь как столб»… Разговариваем, ясное дело!

Леннарт повнимательнее всмотрелся в лицо собеседника, и смущение перешло в странное, но очень неприятное чувство – он не мог его рассмотреть. Конечно, у Бенгта было лицо, куда ж ему деться, но… как бы не в фокусе. Как в памяти иногда возникают размытые черты человека, которого давно не видел. Если бы ему пришлось выступать свидетелем, он вряд ли сумел бы наскрести данные для словесного портрета. Какую-то самую примитивную картинку следователь мог бы, наверное, набросать, но не более. Самое удивительное – рот. Про рот он вообще ничего бы не вспомнил. Как будто у незнакомца рта вообще не было.

И все же Леннарт набрался храбрости и загородил дорогу Бенгту – тот уже собрался уходить.

– Погоди-ка, приятель… А ты вообще-то кто такой? Что у…

Бенгт оборвал его на полуслове и принял угрожающую позу.

– Я не могу припомнить, чтобы мы с господином переходили на «ты».

Подошел Улоф и встал между ними.

– Ну ладно, ладно… все хорошо.

Он протянул руку Бенгту. Они пожали друг другу руки и несколько секунд помолчали.

Помолчали… черта с два они помолчали. Улоф несомненно что-то ответил на обращенные к нему слова незнакомца, видно по выражению глаз, мимике – но рот оставался неподвижным.

Бенгт повернулся к Леннарту.

– Еще раз прошу меня извинить, господа, но я вынужден вас покинуть.

– Минуточку… – Леннарт уже понял: чтобы говорить, ему не нужно делать никаких усилий, не нужно напрягать мышцы языка и губ. В голове словно завелся собственный говорящий рот. Он слышал свои слова, и Бенгт их слышал – и, как теперь он понял, только они двое. Другие не слышали ровным счетом ничего.

– Что это у вас за встреча?

Не замедляя шаг и не оборачиваясь, незнакомец бросил через плечо:

– Встреча с коллегой. Я должен встретиться с коллегой.

* * *

Эмиль сидит, надувшись, в своем креслице и смотрит в пол. Ему было хорошо с этой старушкой. Такие обычно затевают разговоры про Бога, про Христа, как Христос принял на себя какие-то якобы предназначенные ему, Эмилю, муки, – довольно неприятно.

Но с этой весело. С ней хорошо играть – большая редкость среди старых тетушек.

К тому же папа ведет себя как-то жутковато. Он молчит, но видно, что до смерти перепуган. Хуже нет, когда взрослые боятся. Дети тоже могут побояться немного, Альфонса там или привидений, хотя Эмиль уже их и так не боится. У детей это проходит. Побоялись – и хватит, а уж если взрослые чего-то перепугались, то это надолго.

Они ехали уже несколько минут, и Эрику очень не нравилось, что они едут не к маме, а от мамы. Папа никогда так не делал. Может, так и происходит, когда похищают детей? Наверное, да. Можно поиграть, что меня похитили.

И какой выкуп потребуют похитители? Наверное, миллион. А заплатят ли папа с мамой целый миллион, чтобы им вернули Эмиля? А сколько это – миллион? Наверное, их дом стоит миллион, и тогда папа с мамой продадут дом.

А продадут ли?

Эмиль подумал немного и решил – да, продадут. Они же сами говорят, что он, Эмиль, дороже всех сокровищ мира. Самое лучшее, что у них есть. И если это так, то он наверняка стоит больше, чем дом. Странная мысль – он такой маленький, а дом такой большой, и плита совершенно новая, об нее нельзя обжечься. Инструкционная плита, вот как она называется.

Эмиль остался доволен ходом своих размышлений. Оказывается, он стоит целый миллион. А почему бы нет? Надо спросить.

– Пап, а если меня похитят…

Но папа положил ладонь ему на плечо – помолчи. Ах, как Эмиль это не любит! Как с маленьким ребенком. Он хотел вывернуться, но у папы такое серьезное выражение, будто он видит что-то. Эмиль повернул голову, посмотрел вперед, и у него перехватило дыхание. Он даже всхлипнул от неожиданности.

Метрах в двухстах перед ними шел слон. На своих ногах-бревнах он приближался к ним и выглядел точно так, как предсказывала Молли.

Эмиль видел слонов в Кольмордене, и они ему очень понравились, хотя поначалу было жутковато – чересчур уж большие. Но страх быстро прошел – во всем их облике было что-то очень добродушное. Даже в их медленных обдуманных движениях сквозила забота, чтобы никому не сделать больно.

Но этого слона добродушным не назовешь. Во-первых, он другого цвета. Не светло-серый, как те слоны в зоопарке или как дельфины, – нет, этот слон почти черный от прилипшей грязи. И он ничего не обдумывает – идет прямо к ним, помахивая толстым, грязным хоботом.

У обычных слонов зубов нет, или, может быть, есть, но их не видно, а у этого пасть полна желтых, острых, длинных зубов. Таких длинных, что в пасти не умещаются, и он идет, открыв эту ужасную пасть, прямо на их машину.

Мало того – он дымится! Как будто папа жжет прошлогодние листья! От слона идет густой дым и поднимается столбом к синему небу.

Эмиль прижал руки к животу и застыл в ужасе. Он знает точно: никого опаснее во всем мире не было, нет и не будет.