Химмельстранд

Улоф нахмурился и погрузился в размышления. Это было нелегко: мысли отказывались расти и выстраиваться в систему, поскольку не было отправной точки. Какая может быть отправная точка в пустоте? В конце концов пожал плечами.

— Дай время подумать.

Леннарт достал журналы с кроссвордами и положил на стол перед Улофом. Вместе с газетами на стол легли очки и карандаш. Сам тоже взял журнал, сдвинул очки для чтения на кончик носа и уселся напротив.

Улоф попытался сосредоточиться на макси-кроссворде чуть не на всю страницу, но уже через пару минут сообразил, что хотел сказать. Он посмотрел на Леннарта, мучительно размышляющего над сканвордом пятой ступени, самым трудным.

— А как же коровы?

— Анте и Гунилла справятся,—не поднимая глаз, сказал Леннарт.

— Синтия-15 телиться будет через пару дней.

— Анте справится.

— Думаешь?

— Ну.

Анте — сын Улофа, Гунилла — дочь Леннарта, хотя постороннему могло бы показаться, что наоборот: Леннарт не упускал случая похвалить исполнительность Анте и его умение обращаться с животными, а Улоф превозносил деловую хватку Гуниллы и ее неутомимость.

Не то чтобы Леннарт или Улоф завидовали друг другу до такой степени, что желали бы поменяться детьми, нет. Но Леннарту почему-то легче было хвалить Анте, а Улофу — Гуниллу. Они даже обсудили между собой этот психологический ребус и пришли к обоюдному выводу: нормально, что тут обсуждать. Совершенно естественно. А если даже и не так уж естественно, то изменить положение вещей им не дано.

Друзья замолчали. Время от времени тишина нарушалась поскрипыванием карандаша Улофа, вписывающего очередное слово. Леннарт сидел в задумчивости — все-таки пятая ступень.

Наконец Улоф отложил ручку.

— Думаешь, между ними... пока, так сказать, нас нет?

— Время покажет.

— Это да... что да, то да, время покажет. А неплохо бы...

— Да уж чего плохого.

Леннарт слегка улыбнулся и погладил руку Улофа, но сразу сделался серьезным, уставился в сканворд, погрыз карандаш и сказал:

— «Свинья в репризе»... это еще что за зверь? Начинается на «С», кончается на «ИР». Девять букв.

Улоф довольно засмеялся.

— И это пятый уровень? Сехримнир3, само собой.

Леннарт вписал слово и кивнул.

— Ну да... ясное дело.

— «Свинья в репризе»...— Улоф продолжал улыбаться.— Смешно. Молодцы.

— Им палец в рот не клади.

Найденное слово выстрелило сразу двумя пересечениями, и Леннарт взялся за сканворд с новым усердием.

Улоф посмеялся еще немного, повторил несколько раз «надо же... свинья в репризе... веселые ребята» и посмотрел в поцарапанное плексигласовое окно, обычно слегка искажающее перспективу. Но сейчас и искажать было нечего. Перспективы не было — трава и небо. Небо и трава.

Он подумал об остальных, которые волей-неволей видят ту же картину.

— Дальше-то, гляди, может и похуже быть.

— В каком смысле?

— Откуда мне знать? Думаю, мало кто видел такое. Могут быть неприятности.

— Это ты правильно сказал. Знать бы только — какие.

Улоф опять посмотрел в окно. Если бы не Леннарт... Вот так и выглядит одиночество, внезапно подумал он. Ты стоишь у окна, а кругом — пустота. Не за что глазом зацепиться.

— Большие, думаю. Неприятности, то есть. Если не сказать — очень большие.

Леннарт тоже посмотрел в окно и покачал головой:

— Ну да. Большие. К сожалению.

***

Стефан прикрутил вентиль к газовой плите и вскипятил воду. Слава богу, и холодильник работает на газе — пакет молока приятно холодит руку. Растворимый кофе, полдецилитра молока себе; чуть-чуть, только чтобы забелить, Карине. Поставил чашки и тяжело опустился на стул.

— Меня беспокоит одна штука...

— Какая штука?

— Сегодня я должен был позвонить на оптовый склад. Они же будут слать селедку в тех же объемах, что к Иванову дню.

— А чем это плохо?

— Как тебе сказать... Представь только: мы там стоим, а перед нами поддон. А на нем в твой рост банки с селедкой, которая никому не нужна. Праздники-то кончились.

— Если будем стоять. Там...

— Да... но все же, скорее всего, будем. Рано или поздно.

— Думаешь?

— А какая альтернатива?

Мог бы и не спрашивать. Он и сам знал, какая альтернатива, но приказал себе не перебирать грустные сценарии до возвращения Петера. И не стоит даже пытаться понять, что с ними произошло — так можно и свихнуться.

Если не смотреть в окно — ничего странного. Всё как обычно. Они с Кариной сидят за столом и обсуждают ежедневно возникающие практические вопросы. Что может быть естественнее?

— Проведем кампанию,— неожиданно сказала Карина.

Стефан настолько погрузился в попытки отнестись к их положению более или менее философски, что потерял нить разговора.

— Прости... какую кампанию?

— Насчет селедки. Селедочную кампанию.

— Вот именно,— сказал Стефан.— Решение найдено. Проведем селедочную кампанию.

***

Петер опять забрался в машину, завел мотор и осторожно нажал педаль газа. Чувство одиночества настолько всеобъемлюще, что даже внутренний голос умолк. На обитом кожей сиденье находится всего лишь оболочка человека, который совсем недавно был Петером Сундбергом. Скорлупа, надувной шарик, который вот-вот разлетится в клочья в абсолютном вакууме пустоты.