Хинд (СИ)

Сколько-то дней, сложившихся почти в неделю, прошло с завертевшихся колесом событий – Ляман ушла утром рано, день казался серым, он не пошёл на работу в надоевший офис, где большую часть времени зависал в социальных сетях и читал Боборыкина – непонятный из непонятного времени – он специально не узнавал, чтобы сохранить интригу – писатель, пишущий о писателях, как те пили и тратили впустую деньги – чем-то было ему интересно описание такой никчёмной жизни.. Он не пошёл, он вышел на улицу, завёл девочку и поехал к Настоящему Боре. Там не было Бори – он с Шилой не вернулся с вечера, но сидел Ганжа с пультом, сидел Ступа.. Они сговорились красть. Дождались Борю, Шилу, вышли.. Дальше ничего, кроме того, что было позже – ломка мозгов при возврате к старым делам, вспоминать не хотелось.

Мысли тем не менее постоянно вертелись вокруг этого и внезапно он понял, почему – давно в его жизни не было ярких событий. Офис и Ляман. Офис и Ляман. Даже айфон утопила. Он вспомнил айфон и горестно вздохнул. Сейчас бы его первому айфону, который украли год назад, исполнилось бы два с половиной года, а второму, более новому.. Он не сумел подсчитать и плюнул на это дело.

Телефон. Такое ощущение, что жизнь прожита от звонка – до звонка, в памяти одни болталки и отложились.

- Я могу узнать, что у тебя произошло с Ляманчиком? Ты сдурел?

- Потом, папа, потом. Иди спи, ночь да.

В первый раз так грубо с отцом. ИншаЛлахI, в последний. Отец сам виноват – два часа ночи.

Куда бы ему поехать, чтобы не думать ни о чём, достаточно далеко, чтобы потерять ощущение эпохи и пространства, достаточно близко, чтобы остаться в зоне комфорта.. Настоящий Боря – сто раз был, Шила – не принято к нему первым ехать, Ступа, небось, по ресторанам страдает – как разорался тогда, когда понял, что не увидит больше свою. Фаррух дома помог маме мыть полы и теперь снится ему Севуля. Ганжа гуляет по Васильевскому острову – к нему приехать – с утра потащит в Эрмитаж, а у Шахина не то настроение, чтобы смотреть на творения давно уже мёртвых людей.

Что-то резало глаза на трёх последних указателях на дороге, какое-то короткое слово – не разобрать. Не выдержав нервов, остановил машину, чтобы прочесть:

Минск – 670 км.

Минск? Он вспомнил сообщение в одноклассниках, которое прочёл в Твери, нервничая, ожидая – быть драке, трупам или не быть.

А почему бы и нет? – подумал он, давя на газ.

Бензобак был полный.

Бензобак был полный, но всё равно потребовалась дозаправка. Купил страховку, границу пересёк спокойно, только… В Минске никакой ХIинд не оказалось. Он довольно быстро обегал все ВУЗы – в деканате на его милую улыбку все всполашивались, бегали, выясняли.

Белорусский народ не избалован восточной любовью. По Египетам явно не наездились.

Оставались другие города, но запал прошёл. Отплёвываясь в каждый встречный мусорник, он поплёлся по улице, дыша тяжело, словно ездовая собака.

- Дебильная погода.

Раннее утро теплое, даже жаркое, но ветер порывами был ледяной, даже какой-то затхлый.

Это от болот.

Убогий чахлый сквер, вокруг – здания в стиле «нелучший образец сталинизма» . Скамейки свежепокрашенные, но давноремонтированные – доски зашатались под ним, когда он пытался усесться поудобнее.

Жара.

Мороженое продавали бы хоть где-то? Почему никто не продаёт?

Тут только сообразил, что для мороженого не сезон – лета нет, и даже до мая почти неделя.

Но киоск с минералкой могли бы поставить?

Киоска не было тоже.

Похоже, он просто забрёл в какой-то не совсем благоустроенный район – брёл, брёл и добрёл. Ничего, адрес стоянки записал – в крайнем случае на такси доедет.

- А вы чеченец?

Две девушки – не толстые, не худые, картошкообразные уселились на одно с ним скамейку в сантиметрах тридцати.

- Нет, а у вас тут чеченцев много?

- На нас не хватило. – сказала одна.

- Но нам и не надо. – сказала вторая.

- А вы не местный? – спросила первая.

Вторая уже открыла рот, но он демонстративно отвернулся и заткнул уши – вставать, куда-то идти не было желания, шутить с аборигенками – тем более. – Даже Фаре бы они не по дуще бы были.

Разве только Гоге – неожиданно вспомнилось, что Гога по жизни руководствовался принципами «страшная – не страшная, лишь бы бесплатно.» Какая-то девчонка, помнится, плакалась – то ли ему, то ли Настоящему Боре – скорее Боре – Боря вызывал больше доверия у слезливых истеричек, жаловалась на Гогу, что тот – даже в ресторан не сводил.

- Моя такса вообще – три штуки деревянных за ча-ас. – Расползались по лицу её чёрные от туши слёзы. – Мне кроме денег ничего не надо-а.

Они тогда пообещали, что разберуться, но некогда было голову ломать над такой фигнёю. Забыли.

Три штуки рублей сумма не велика – авось не прогорела. - Смешно было.

А Гога падла.

Найти б его, найти б и убить.

Только как найдёшь – наверное, подался заграницу, сейчас все заграницу линяют, туды их.

Впрочем, раньше тоже так делали – откуда-то из детства всплыл дедушка – иссохший, с бородой, до смерти бредивший встречей с братом: