Хиндустанский волк

В пять утра Кудашева и Гагринского разбудил вахтенный матрос:

– Господа! Подъем! Порт Баку через двадцать минут. Можно умыться. Вода в умывальнике тёплая и пресная.

Кудашев умылся, но бриться не стал. Глянул в зеркало. Увидел в нём самого себя, постаревшего в одну ночь на десять лет. Таким он помнил своего отца – усы с проседью, волосы – соль с перцем!

  *****

В Баку Кудашев и Гагринский не задержались. На перекладных всеми видами транспорта, от дилижансов и авто до железной дороги, добрались через Тифлис и Зугдиди в порт Сухум-Кале. Из Сухум-Кале почтовым пароходом через Новороссийск далее. Третьего марта были в Одессе и покупали билеты на «Императрицу Антуанетту».

Семьсот пятьдесят рублей золотом двухместная каюта первого класса до Стамбула, две тысячи четыреста – до Марселя. Пассажирам трюма соответственно семьдесят пять и  двести сорок рублей – матрац на двухъярусной железной койке. Белье, уборка, питание, пресная вода – и богатым, и бедным – согласно отдельного счету. Впрочем, в рейсе на седьмое марта остановка в порту Стамбул не предполагалась.

До дня отъезда жили в пригороде на частной квартире, в городе не болтались. По трапу на борт взошли, предъявив документы на имена Семёна Коротича и Альфреда Грингарда российского подданства, маклеров Бакинской нефтяной компании Тагиева.

  *****

7 марта 1912 года. Вечер.

Морской порт «Одесса». Борт торгово-пассажирского парохода «Императрица Антуанетта» — «L'imp;ratrice Antoinette» французской компании «Мессажери Маритим». Порт приписки:  Франция, Марсель. Производство судостроительной верфи «Джорджа Брауна и К;» в Глазго (Шотландия). Водоизмещение 9200 тонн. Длина 118 метров, ширина 15 метров, осадка — 6,2 метра. Скорость — 16 узлов.

Идет погрузка.

Семен Коротич и Альфред Грингард уже прошли таможенный терминал, обживают каюту.

Просторно. Два иллюминатора. Ковры, мишура с кисточками, позолоченная лепнина, восковые цветы в хрустальных вазочках. На столе – бутылка «Ch;teau Lafite-Rothschild» – «Шато Лафит-Ротшильд» и два бокала. Две бутылки газированной воды. На стене картина маслом. Техника живописи непривычна для глаза: маленькими разноцветными мазочками. В близи – ничего не понять. А отойти к противоположной стене – пейзаж с горами, полями, коровами и подсолнухами!  В общем, излишества всякие буржуазные. Постели хороши. Белье свежее отглаженное. Шерстяные одеяла в льняных расшитых шёлком пододеяльниках. Нормально, тараканов и клопов нет. Жить можно. Правда, радости в душе никакой.

  *****

Обедали уже на борту.

– Je peux proposer frit de grenouille du jambonneau, – предложил официант. – Могу предложить жареные лягушачьи окорочка!

– «Началось!», – подумал Коротич-Кудашев.

– Soyez aimables! Будьте любезны! – улыбнувшись, ответил официанту Грингард-Гагринский.

– Chateau-Chalon? Cremant du Jura? – Шато-Шалон? Креман-дю-Юра? – продолжил белоснежно-накрахмаленный гарсон.

– Нет, не нужно вина. И лягушек тоже. Лечиться едем. У товарища язва. Цыпленка нам с рисом, апельсиновый сок и кофе!

Ресторан понемногу наполнялся пассажирами. Состоятельная публика. Многоязычная речь. Французы, бельгийцы, эльзасские немцы, богатые евреи… Незнакомая речь: арабский! Яркая компания туземцев французских заморских департаментов: Алжир, Марокко. Большое русское семейство с детьми…

Маленький судовой оркестр «Марсельезой» поднял публику на ноги, но через двенадцать тактов непринужденно перешел на веселые куплеты в исполнении певички в декольте, словно сошедшей с литографий Тулуз Лотрека, хорошо известного в богемной среде и в России.

Синее море, белый пароход.

Триколор украсил

Фок, бизань и грот.

Золотом сверкает

Имя на борту.

Ах, «Антуанетта»,

Краше всех в порту!

В потолок полетели пробки шампанских французских вин, не облагаемых таможенным сбором. «Моэт-э-Шандо», «Вдова Клико», «Боллинже Гранде»…

– Господи, – сказал на русском Кудашеву Гагринский, – по-моему, мы уже во Франции! Послушайте, что она исполняет: уже пела арии из «Мадам Ардишюк» Оффенбаха, из «Мадмуазель Нитуш» господина Эрве, а сейчас поет из «Жирофле-Жирофля» Шарля Лекока! Вам нравится?

– Конечно, как может не нравиться. Но должен признаться, по мелодии никогда не смог бы отличить Баха от Оффенбаха. Имена знаю, музыки просто никогда не слышал. Где мог слышать? В Кизил-Арвате? В Казани? В Маньчжурии? В Асхабаде даже пластинок не купить. Да и что на пластинке услышишь, отрывки из арий на пять минут. Иметь полную оперу – это сундук граммофонных пластинок – целое состояние!

Гагринский был сконфужен.

– Александр Георгиевич! Я не хотел вас унизить. Просто, у меня была возможность в Петербурге, пока учился в Политехническом. Электриком в консерватории подрабатывал!

– Ладно, Владимир Михайлович! Ни вам, ни мне не нужно оправдываться. Приедем в Париж, у нас будет десять дней для адаптации. Будем вживаться в наши новые образы, в новую среду. От нас с вами еще долго Кизил-Арватом отдавать будет. Если пообедали, идемте на палубу. Слышите гудок? Пора с Россией прощаться!

  *****

Склянки. Двадцать два часа. Долгий прощальный гудок.