Наказав артиллеристам и хозяйственному взводу окопаться у ветряка, я мчусь со своим коноводом вдоль Барановки, мимо горящей хаты. Ее никто не тушит: село кажется вымершим. Мы летим туда, где только что кипел ближний бой и теперь раздаются лишь отдельные выстрелы.
В лощине, у моста, мой конь шарахается в сторону и боязливо обходит бьющуюся в судорогах лошадь. Съехавшее к животу седло мокнет в луже крови.
— Чей? Наш или вражий?
— Чужой! — отвечает коновод, и мы, пришпорив озирающихся коней, скачем на бугор, терпко пахнущий пороховой гарью. Там рассыпались по полю бойцы из роты Сачко и автоматчики Инчина. Партизаны собирают трофеи. Ловят перепуганных лошадей. На повозках пулеметы, минометы, ящики с патронами. Многочисленный обоз брошен. Ездовые разбежались; покинутые без присмотра кони сцепились повозками, ржут, пугливо озираясь на выстрелы. Разливается пулеметная дробь в лощинах.
Принюхиваясь, мой конь неторопливо пробирается по шляху, усыпанному брошенным оружием, повозками, кожухами, портянками, обувью.
…После того как раздался над Барановкой гром нашей артиллерии, Гусаков и его конники пережили много тревожных минут. Всем казалось, что нужно немедленно сорваться с занятой на огородах Фотевижа позиции и лететь сломя голову туда, где ухают разрывы, выручать товарищей.
Частая стрельба артиллерии, непрерывный огонь пулеметов, рой трассирующих пуль не над Муравейной, а над Барановкой терзали сердца конников.
— Неладно там, Петро, — тревожно говорит Баранников. — Дай рвану я, враз все узнаю!
— Почекай, Коля, в такое пекло скакать — только для глупой погибели! Да и не твое дело в связных быть, командовать взводом своим тебе надо.
— Нечего чекать! Ехать надо, и точка! Всем барановским ясно, что бой в нашем селе, Вон хата загорелась! Что мы тут высидим? И партизан перебьют и хаты наши спалят! — кипел Карманов.
— А ты не пыли, Миша, да подрасти трошки! От, бачь, як грюкнуло! Узнаёшь наших артиллеристов? Вон як точно бьют! — успокаивал товарищей Петро, наблюдая за разрывом 122-миллиметровой мины.
— И чтобы все вы, хлопцы, наперед знали, — отрываясь от бинокля, пояснял Гусаков: — як понадобится капитану наша подмога, он кинет над ветряком три красные ракеты!
— Ясно. Раньше времени срываться — только дело портить, — спокойно заявил Роман Астахов. — Не для того я трое суток перевязанным мотался да баб обманывал! Надо сидеть и ждать команды!
Роман тоже был уроженец Барановки. Несмотря на свой маленький рост и молодость, он отличался отчаянной смелостью и хладнокровием и успел завоевать уважение всех конников. Дерзостью он был схож с Гусаковым, но их отличал характер: Роман говорил мало, редко смеялся, был сух и суров, меж тем как свойствами Петра были общительность и юмор.
— Эй, эй, коноводы! Ховай в яр коней! Покличем вас, як треба буде! — кричал Петро на партизан, которые вышли из своего убежища и при свете поднявшегося солнца четко выделялись на горизонте.
От шляха, где на краю поля Гусаков спрятал в подсолнухах пулемет, брызнул сноп огня.
— По ком это Толстыкин сыпанул? — спросил Пузанов.
Пулемет выпустил очередь, потом вторую, третью. К нему присоединился другой пулемет, который стоял впереди конников, справа от дороги. Почти разом с ним длинными очередями заработал третий.
Пробежав несколько шагов вперед, конники увидели, что по шляху, из-за пригорка накатывалась на них орава пеших и верховых жандармов. Они перемешивались с повозками, до отказа набитыми людьми.
Три пулемета дружно гремели, свинцовым ливнем поливая колонну. Не ожидая встречного огня, она сбилась в кучу, испуганно кружась на месте. Наконец, туловище ее резко раздвоилось и потекло направо и налево от дороги.
— Коноводы, сюда! По коням, хлопцы! Рубите сволочь! — яростно крикнул Гусаков, вскакивая в седло и бросаясь наперерез уходящим.
— В атаку-у, за мно-ой! — кричал, перекосив рот, Баранников. Он вытянулся свечой, клинок его сабли раскаленной иглой устремился к розовому небу, белый конь нетерпеливо рванулся, и весь взвод, подобно стреле, понесся над стерней.
Талахадзе осадил коня и, впившись горящими черными глазами в расчлененную колонну карателей, описал своей шашкой горизонтальный полукруг и ринулся со своим взводом в обход направо.
Роман Астахов с места поднял вороного в карьер и в несколько прыжков обогнал Гусакова. Взмахнув нагайкой, он полетел по полю черным дьяволом за двумя в зеленых френчах, что скакали далеко вправо, отделившись от бегущей колонны.
Роман еще раз взмахнул нагайкой, и его конь распластался в стремительном беге. Автомат черкнул очередью; задний всадник, взмахнув руками, упал на шею коня. Вспыхнула вторая очередь — конь беглеца отскочил в сторону; седок, не удержавшись, свалился на землю.
Роман настигает переднего всадника. Нахлестывая коня и поминутно оглядываясь, тот отстреливается, но пули его летят то высоко над головой, то впиваются в землю.