— Да уж наука надежная, все понимают, — соглашается Николай. — Только и науки уже все прошли, говорят бойцы, а дела настоящего все нет и нет, Михаил Иваныч! И маскхалаты пошил я, и брюки ватные… Хорошо бы, Михаил Иваныч, и коней маскхалатами снарядить. Для разведчиков… Дозвольте на это дело материальчику!
— Посмотрим, Коля, что Москва подбросит, А сколько надо?
— Да что там, пустяк. Из двух парашютов двадцать халатов для бойцов пошито, а на коней, думаю, четырех достаточно.
Десантное снаряжение у нас использовалось без остатков: из сумок и грузовых мешков шили одежду, из ремней и добротных пряжек получались превосходные подпруги к седлам, вата целиком шла на фуфайки и брюки. Из полотна парашютов в первую очередь изготовлялись бинты, затем маскхалаты, подкладка для теплых вещей и белье. Даже стропы, и те шли в дело: из них наши портные вытягивали отличные нитки, которые тут же запускали в машинки.
— Нет, Коля! Четыре парашюта нам дороже двадцати лошадей. Лучше уж сорок бойцов в халаты оденем. И ты гляди, лейтенант приедет, так чтобы в мастерской был порядок!
Баранников спохватился:
— Ох! Виноват, Михаил Иванович! Анатолия Ивановича привезли, может быть, час назад! Филонов доставил. Я думал, вы знаете…
— Ранен он, что ли?
— Нет, цел. Только жар у него…
Я поспешил к землянке Инчина, Там уже хлопотали Оксана Кравченко, старшина хрущевцев Виктор Жаров и Филонов, сопровождавший Инчина в его пятом Брянском походе.
— Признаки тифа, — без обиняков доложила Оксана, уже второй год работавшая у эсманцев фельдшером. — Температура за сорок, — добавила она и приказала Баранникову: — Все снять и прожарить в бочке, укрыть теплее и подать чаю с медом, горячего молока! Если простуда, — поможет! Иди!
Обычно смешливая и задорная, с ямочками на розовых щеках, с жгучими темными глазами, Оксана преображалась, становясь воинственной богиней исцеления в тех случаях, когда отряду грозила какая-нибудь инфекция или эпидемия.
— Чего очи вылупил? На больного гляди, а не на меня, — накинулась она на старшину Жарова, поедавшего ее глазами. — Вот же, не мычит, не телится!
— Дежурных санитарок назначь, — опалив Жарова огнем агатовых глаз, требовательно продолжала Оксана, — хорошенько топи печку, не давай выходить больному на холод! Одеяло теплое или тулуп, свежие простыни и белье подавай сейчас же!
Инчин лежал на койке и безразлично глядел на собравшихся. Меня признал сразу же.
— Вы тоже сюда, товарищ капитан… Как же там наши в Хинели? Холодно тут…
В землянке было жарко, но его знобило, он бредил.
Филонов передал мне сумку лейтенанта, и я вышел, оставив больного на попечение Оксаны и Баранникова.
Две недели назад Инчин был командирован в Смелиж, в ставку орловцев, для того чтобы провести из Брянского леса к нам большую трупу партработников, которую готовил высадить в Смелиж УШПД. Кроме того, я просил Инчина ускорить отправку на Большую землю семей сумских партизан, все еще находившихся в Смелиже и, судя по письму Артема Гусакова, переживавших там большие лишения.
«Хлеба и сухарей, товарищ капитан, давно нет, — жаловался Артем, — детишки болеют, женщины плачут. Жить приходится в землянке, а погода плохая, и самолеты не прилетают. Отправил я в Москву только половину, — которые послабей да поменьше, а с остальными бедую…»
Инчин должен был «выколотить» продовольствие от командиров Знобь-Новгородского и Середино-Будского отрядов Горюнова и Сеня и тем поддержать «девятую нестроевую» Гусакова, а пока я хлопотал о том, чтобы вслед за Инчиным направить старику специальный продовольственный обоз.
Теперь это уже сделано: пятьдесят голов рогатого скота и десять коровьих туш (на тот случай, если бы скот разбежался при перестрелке), а также двадцать возов с пшеницей были направлены Гусакову и нашим северным отрядам.
В эту экспедицию ходила рота конотопцев под командой самого Кочемазова. Он возвратился, а часть партработников была высажена на хинельский аэродром, и вот сейчас дневник Инчина должен рассказать мне о партизанских семьях и о положении в Брянском лесу.
Я поспешил в свою канцелярию. Она по-прежнему была пуста: Фомич и Мельников гостили у ямпольцев, отмечавших знаменательную дату — годовщину своего отряда.
Я взял тетрадь Инчина с надписью на ней: «Четвертый Хинельский поход» и приступил к чтению.
Закончена «дележка», намечены командиры и комиссары обоих эсманских отрядов, командиры и политруки групп, комвзводы и младшие командиры. Написан приказ, капитан Наумов назначен начальником сумского штаба, а я еще ничего не знаю о себе. Куда пойду?