Хинельские походы

Превозмогая боль, я протиснулся под проволокой и побежал, проваливаясь и падая во тьму, от этого страшного места.

Я не смел еще верить своему счастью и боялся оглянуться. От бега пересохло во рту, и я жадно глотал снег. Наконец силы изменили. В поле со свистом леденящего ветра уносились, угасали надежды. Ликование уступило безразличию. Временами казалось бессмысленным продолжать этот путь в ночь, в неизвестность.

Я шел, передвигая ноги и не отдавая себе отчета ни во времени, ни в пространстве.

Неожиданно передо мной появились постройки. Слабые огоньки в окнах. Это была занесенная сугробами деревня. Я брел на манящие огоньки, собирая последние силы. Постучался в крайнюю хату. Женщина, пустившая меня на порог, отшатнулась. Я сделал два шага и упал.

Очнулся от яркого света. Солнечные лучи пробивались сквозь занавеску. Захотел повернуться, но не мог. Острая боль пронзила все тело. Я снова впал в забытье.

Открыл глаза от прикосновения ко лбу маленькой холодной ладони и увидел девочку-подростка. В хате было тепло и тихо. Я долго не мог понять, где я и как сюда попал.

Было хорошо лежать в теплой постели и слушать взволнованный шепот девочки. Я узнал, что она с матерью всю ночь ухаживала за мной.

Скоро пришла хозяйка и рассказала, что в городе на всех перекрестках говорят о побеге двух заключенных. Беглецов всюду ищут. Одного уже нашли в поселке. Он был в бане, полузамерзший. Немцы, приколов его, сожгли вместе с баней. О втором она молчала, понимая, что этот второй — я. Первым беглецом мог быть только Козин.

«Прощай, Костя, — мысленно сказал я. — Постараюсь отплатить за тебя извергами.

Меня душили горе и ненависть к чужеземным насильникам.

— И что будет, господи! — шептала хозяйка, приложив к глазам выцветший платок. — Может быть, и мой сыночек вот так же бедствует и ему помогают добрые люди…

Понимая, что их гостеприимством пользоваться нельзя, я сказал, что завтра покину село.

Рано утром хозяйка собрала теплые вещи сына, снабдила меня коржами и провела задами до леса.

Через два дня я встретил Зимникова. Прослышав о партизанах, мы переправились через Десну. И вот — я снова среди своих!

Я отплачу за все издевательства и муки, которые принесли народу гитлеровцы. Спасибо, товарищи, за доверие, за то, что приняли в отряд!

Исхудалый, постаревший, измученный, как не похож был Инчин на опрятного мечтательного юношу, каким помнил его я с первых дней окружения. Я знал его по рассказам, по неизменному и аккуратному дневнику, который сумел он сохранить и в последующих ужасающих условиях.

Я бережно раскрыл его записную книжку размером с папиросницу и с теплым чувством прочел то, что читал уже однажды где-то в кукурузе еще в первые дни окружения.