Хиран надела тяжелый шлем и подошла к Колину. С каким-то трепетом, который не испытывала в первый раз забралась на мотоцикл и обхватила Колина руками за пояс. Может ей показалось, что он на мгновение перестал дышать, но это заставило ее собственное дыхание пресечься. И мир сузился до них двоих на хромированной машине. Они неслись, лавируя среди сливающейся массы автомобилей, и лишь множество пятен желтых машин такси разбавляли серую массу. А Хиран прижималась к твердой спине и не могла сдержать легкой дрожжи. Она не могла обмануть себя и сказать, что это от холода, при такой жаре. Она не могла свободно дышать, от ощущения напряженных мышц живота Колина под своими ладонями. Хиран не понимала, что творилось с ней. Но отчаянно желала, чтобы наконец-то мотоцикл остановился, и она могла отодвинуться от Колина. Отойти от него, чтобы исчезли эти незнакомые, волнительные в своей запретности ощущения. И в то же время молилась, чтобы дорога тянулась дольше.
К концу поездки Хиран была на взводе. Она соскочила с мотоцикла, стоило только Колину притормозить на обочине. Он хотел ей что-то сказать, сердито нахмурившись, но она не позволила. Как и он, еще на пляже, всучил ей шлем, так и она поскорее отдала ему его и устремилась к стеклянным дверям дома, где находилась квартира Аруна.
Прочь от палящего солнца в желанную прохладу холла. Прочь от Колина Тейта в успокаивающие и надежные объятия Аруна.
***
Арун расхаживал по гостиной, борясь с искушением подойти к бару и налить себе добрую порцию виски, который держал в основном для гостей. Но именно сегодня, он нуждался в нем сам.
Что бы ни было, Арун всегда знал кто он, откуда он, и в чем его долг. Он неизменно старался поступать по совести. Конечно, он совершал ошибки и иногда оступался. И за них готов был нести ответственность. Но он всегда знал, что главное, а что второстепенное. Что всегда стоит в приоритете.
А теперь нет.
Теперь он не знал ничего. Теперь он уже не мог точно сказать, в чем его долг. Что правильно, а что нет. Еще утром, он знал, что поступает правильно. Как бы больно и трудно это не было, он понимал, что иначе нельзя. А теперь он мог только с уверенностью сказать, что не может сделать ни в коем случае.
Он не может бросить Хиран и обречь ее на участь брошенной перед самой свадьбой невесты. Он не мог подвести собственную семью и нарушить собственные обещания. Но теперь он так же не мог и нарушить обязательства перед Эрикой и ребенком, которого она носит.
При мысли о беременности Эрики его охватило отчаяние. Когда Эрика сказала о ребенке, Арун был потрясен. А потом осознание ситуации, в которой они все оказались, обрушилась на него дамокловым мечом. И винить в этом было некого кроме как себя. Кто виноват в этом? Хиран? Его невинная невеста, приехавшая из Индии в полной уверенности, что будет женой того, кто станет уважать и любить ее, станет заботиться о ней. Эрика? Которая влюбилась и поддалась чувствам. Доверилась мужчине, с обязательствами. Ребенок? Который должен был родиться, нарушая все планы и понятия о чести и долге своего отца. Нет. Только он один виноват в том, что происходило. И именно ему предстояло распутывать этот клубок, пытаясь не порвать ни одной нити и понимая, что этого не избежать.
Арун знал, что такое долг перед семьей и готов был, во что бы то ни стало, исполнить его. Вот только теперь его семья – это Эрика и ребенок.
Теперь не было для него иной семьи, и он это прекрасно знал.
Все было слишком сложно. И ждущее его впереди не обещало быть более легким, но… В тот момент, когда Эрика сказала ему, что беременна. Еще до той секунды, когда осознание всей сложности их положения обрушилась на него, он испытал то, на что не имел права. Счастье. Ликование. Не обремененного обязательствами сына и жениха, а просто мужчины, любимая женщина которого ждет его ребенка.
Он смотрел в голубые глаза Эрики, в ее взволнованное лицо, сжимал ее трясущиеся руки и готов был целовать ее до умопомрачения. Он хотел бы прижать ее к себе так крепко, чтобы не осталось ни единого миллиметра воздуха между ними. И никогда он не любил Эрику сильнее, чем в тот момент. Уже тогда он понял, что должен делать, в чем теперь его жизнь. Но было еще одно чувство, которое он испытал, узнав о ребенке. Чувство, за которое ему теперь было стыдно. Облегчение. От того, что теперь все изменилось. От того, что независимо от данных обещаний должен жениться на Эрике.
Только существовал один человек, который был дорог ему не меньше, чем Эрика. Он любил Хиран иначе. Но не меньше. И теперь, ожидая ее, он не знал, как сможет посмотреть ей в глаза. А потом сказать, что свадьбы не будет.
Хиран вошла и замерла у открытой двери.
И Аруна поразил ее вид. Саловар испачкан до колен, разрумянившаяся, с растрепанными волосами, она была слишком взволнована и, кажется, немного напугана. Но в ее глазах было столько радости, когда она увидела его, что тревога улеглась, и Арун протянул ей руку, в слепой потребности обнять Хиран.