Хирург

Машина медленно проехала. Ольга некоторое время стояла неподвижно. Придя в себя, она последовала за машиной, как привязанная. По иронии судьбы «Мерс» остановился напротив травматологии — её отделения.

Шалый

Какой-то невразумительный шелест. Помню, как в бочину пером пырнули. Как помирал, тоже помню. Тела нет. Чувствую: кто-то рядом. Открываю глаза: некто в белом. Ангел. Таки да, помер я.

— Браток, ты держись. Всё хорошо, — касание.

Присматриваюсь: да это же Макс! Или нет? Макс, ты шо, тоже тю-тю?

— Я этого так не оставлю. Всех на уши подниму. С пацанами поговорю… кое с кем уже добазарился. Завтра-послезавтра будем рынок громить. Жаль, что ты не увидишь.

Спасибо, ангел, за весть от Макса. Мне уже пофиг. Шевелю губами, но получается мычание какое-то. Ничё, вы же, ангелы, должны уметь мысли читать, вот и читай. И всем там скажи. Анжелке скажи…

Образ расплывается. Всё какое-то липкое, белое. И я в этом белом болоте вишу. Хочу тишины. Ангел то исчезает, то появляется. Похоже, сгинул. И шо, сейчас черти придут с вилами? Или как там у них на том свете? «У них» — ха! — теперь уже «у нас».

Некоторое время никто не приходил. Потом вдруг из тумана образовалась морда Буцыка. Морда — и всё. Смотрит на меня, не мигая. И Вагнер играет где-то далеко. Смотри-смотри, мне шо, мне терять нечего. О, Ленка его появилась, тоже смотрит. Морда — всмятку, губы чёрные, еле шевелятся. Что говорит — не разобрать. Вот это попадалово, если тут только они и никого больше. И замочить, наверно, их нельзя, они ж уже мёртвые. А говорят: черти, смола расплавленная — фиг вам!

Понемногу туман рассеялся. Опять ангел — баба. А говорят, что бесполые они… Рожа у неё уж больно знакомая. Где я её раньше видел? Глазища злые, губы поджаты, руки за спиной… Я знаю, что она пришла по мою душу, и знаю, что я её встречал раньше…

…глаза, полыхнувшие отражённым светом фар. Как у кошки, перебегающей дорогу. Клац-клац — удары камней о капот новенькой Максовой машины…

Но почему именно она за мной пришла? Что это у неё на голове? Нимб? Блин, шапка какая-то белая. Всё плывёт. А девка стоит и молчит, молчит. Да она сейчас душу выпьет. Выпьет — и всё. Неужели я даже котлов со смолой не достоин?

— Я не хотел тебя убивать, — пролепетал я, удивившись собственному голосу. — Правда, это случайно. У меня сын маленький. Пощади!

Будь у меня тело, оно бы тряслось. Так же страшно мне было только раз: в три года, когда встал я ночью: чернота — глаз выколи. А на отцовской кровати под одеялом что-то огромное, чёрное шевелится и дышит, и стонет…

— Грязная свинья! Насильник, — это не она сказала, это прозвучал голос под черепушкой. — Не ищи оправдания — не поможет.

— Да блин, мне жена три месяца не давала, — огрызнулся я, — и бабы попадались только припадочные. И на работе проблемы…

Молчание. Девка с места сдвинуться не может, только губы кусает, и слёзы еле сдерживает. Никогда не слышал, что ангелы умеют плакать.

— Ты должен сдохнуть, — проговорила она срывающимся голосом. — Тебе не место среди людей, мразь.

Шагнула и снова топчется… И вдруг, как в сказке, родной голос проговорил:

— Почему это он должен сдохнуть?

Асоциальный элемент

Как вернулась в перевязочную, Ольга не помнила. Только мысли остались — тугие, как жгуты. Ворочались меж извилин и сдавливали, подчиняли. Ни на миг не возникало предположения, что бычары нет в больнице — есть. Теперь она точно знала: он рядом. И он умрёт, потому что сама природа говорит: на земле есть место только для одного из вас.

Что делать дальше, решилось само собой. Ольга нашла шприцы, приготовленные для стерилизации, выбрала самый большой. Если пустить воздух по вене, три минуты — и смерть.

Она как будто наблюдала за собой со стороны: вот девушка надевает колпак поверх банданы, вот неторопливо застёгивает халат. Торопиться незачем: куда он денется? Всё, песенка спета. Эдуарду теперь можно спокойно жить и не бояться выстрела в спину.

Вот она поднимается на второй этаж, шприц лежит в кармане. Навстречу спускаются медики, но на неё не смотрят — мало ли, кто ходит: санитарка из другого отделения, медсестра, практикантка.

В воздухе словно возник тоннель, который вёл прямо в его палату. О том, что там другие больные, она не думала. Она чувствовала, что он один и очень-очень слаб. И в том, что хватит силы пустить воздух по вене, она тоже не сомневалась.

Медсестра на посту разгадывает кроссворд. Двери… десятки прозрачных дверей… Непрозрачная. Палата N 6. Здесь.

…окно. Шторы открыты. Солнце слепит. Бледный измученный мужчина…

Провал в памяти. Ольга ощутила свое тело, увидела бычару и покрылась липким потом. Господи! Да он бледнее стены. Щёки впалые, бескровные губы дрожат. От былой наглости не осталось и следа. Во взгляде — ужас, как будто перед ним привидение. Надо что-то делать, пока он не позвал на помощь.

— Я не хотел тебя убивать, — прошептал он, глотая окончания. — Правда, это случайно. У меня сын маленький. Пощади!