Хирург

Выключатель щелкнул бесшумно, зато свет хлестанул по глазам чуть ли не со звоном, Хрипунов даже руку вскинул, прикрывая опаленные веки, и чуть не упал, споткнувшись о какую-то мягкую кучу под ногами. Или упал, потому что мир, не тускнея, мягко перевернулся и полуослепший Хрипунов в первый раз не во сне услышал гнусавый, с подлыми пластиночными завываниями голос и – надо же, а вот это уже во второй раз – понял, что именно голос произносит – тыу чтоуу сдеуауа суо суэтуом? И тут же из плотно натянутого жара выплыла Анна, наклонилась, сузила огромные глаза, совершенно черные (черные?!), непроницаемые, без малейшего проблеска белков, как будто смотрела гигантская ящерица. Или змея. Или не Анна, потому что…

Потому что у нее было ДРУГОЕ лицо. Точно такое же, но другое, словно едва сдвинутое по идеально просчитанным швам, с неаккуратно наклеенной странной улыбкой, и это было так чудовищно, так страшно, что отчетливо щелкнули, спасая сознание, маленькие тихие предохранители, и Хрипунов, проваливаясь в обморок, услышал, как голос еще раз провыл – Тыу чтоуу сдеуауа суо суэтуом? – и на самой границе жизни понял, что это воет он сам.

Он пришел в себя минут через сорок и, не открывая глаз, ощутил, что один и в комнате, и в квартире, только уютно журчало лампочкой крошечное бра над диваном – банальная безобидная сороковаттка, способная ослепить и сбить с толку разве что пушистую ночную бабочку. Хрипунов, кряхтя, поднялся с пола. Лицо тянуло и саднило, словно он попытался заживо сунуть голову в духовку, под слезящимися веками прыгали и пульсировали ало-белые кляксы.

Как ты это сделала? Как?

На всякий случай Хрипунов обошел квартиру, огромную, бездарную, дорогую, окликая смущенные, насторожившиеся комнаты, щелкая клавишами, дергая за шнурки, нажимая на кнопки и сам удивляясь тому, как в самых неожиданных местах вспыхивают пятна, разливаются световые лужи, скрещиваются круглые лучи, выхватывая из полумрака то модерновую фотографию, то бездонное зеркало, то бесполезный столик с мучительно изогнутой безделушкой. Темные углы от этого становились еще туманнее и темнее, раздвигая стены прямо в ночное московское жерло. Правильно организованное световое пространство – так, кажется, объясняла барышня-дизайнер, лисьей ухваточкой подкладывая Хрипунову грабительские счета. А какая дрянь получилась на выходе – ни света, ни пространства. Никого.

Хрипунов вернулся в комнату Анны. Включил свет и здесь, машинально зажмурившись, – глаза еще помнили дикую болезненную вспышку. Нет, все нормально. Ничего инфернального, не считая невероятного беспорядка – в комнате как будто прогулялся маленький бесноватый самум. Мягкая куча, о которую он споткнулся, оказалась… Хрипунов наклонился изумленно, взъерошил ладонью ласковый сверкающий мех. Точно – шубы. Целый ворох шуб. Черные, серебристые, платиновые, голубоватые, рыжие с нежным подпалом, ненормально-лиловые и кислотно-изумрудные – все в сияющих баснословных искрах, безвольно раскинувшие расклешенные полы, заломившие легкие просторные рукава, вывернувшие наружу соблазнительную, шелковую, тревожную подкладку. Норка. Снова норка. Это, кажется, соболь. А вот эта невзрачная жемчужно-серенькая штучка точно из шиншиллы. Хрипунов потянул за витой шнурок глянцевую картонку с ценником. Сто пятьдесят тысяч у.е. Эта? Сорок девять тысяч. Эта?

Он расшвыривал шубы ногами, как будто брел с дядей Сашей по сентябрьскому больничному парку, загребая ботинками шуршащие, невесомые, пахучие листья и щурясь на подслеповатое простуженное солнце. Довольно на сегодня смерти, Аркадий, пойдемте-ка лучше листья пинать. Все точно так же. Как будто жизнь пропустила нужную развязку и так и не сумела соскочить с бессмысленного окружного кольца.

Под шубными залежами захрустели пакеты с громкими аляповатыми логотипами – полураздавленные, полурастоптанные, полупоперхнувшиеся какими-то лоскутами, тряпками, этикетками и кружевами. Хрипунов поддел носком пакет поменьше, и оттуда с тихим уютным шорохом поползли бирюзовые коробочки, увитые знаменитыми на весь мир белыми ленточками. Ужин у Tiffany. Паралич воли. Даная и бриллиантовый дождь.

Вот, значит, как ты этим распорядилась.

Санта Анна.

А я был уверен, что приведу тебя к сирым и прокаженным…

* * *

Долото плоское с двухсторонней заточкой. Долото с квадратной ручкой желобоватое изогнутое. Долото с рифленой ручкой плоское, левое и правое. Долото с шестигранной ручкой.

* * *