Хирург возвращается

Первая рабочая неделя на новом месте пролетает стремительно. Рутина захватила меня, и я весь с головой окунулся в работу: масштабы тут, в Карельске, мелковаты для активного хирурга, но приходится довольствоваться тем, что есть.

По ночам меня по-прежнему никто не тревожит: всех интересных пациентов доставляют в стационар днем или вечером.

Я оперирую почти только экстренно, так как в мои палаты госпитализируют всех самых тяжелых и диагностически неясных пациентов. Догадываюсь, что кто-то к этому приложил руку, так в остальные палаты попадают только плановые и не совсем запущенные с точки зрения хирургии пациенты. Но я не в претензии: в общем-то, сам напросился на роль ведущего хирурга.

Плановых больных с грыжами, водянками и фимозами оперирует заведующая, иногда они достаются Григорию. Он даже поделился со мной и попросил прооперировать пару пациентов с огромными паховыми грыжами. Я, конечно, не отказал.

Наконец по окончании первой полноценной рабочей недели наступает мое первое дежурство по больнице. Как я уже говорил раньше, в хирургии и травматологии через день дежурят либо хирург, либо травматолог. Мне выпадает суточное дежурство в субботу.

К восьми утра я как штык стою в ординаторской травматологического отделения, где заспанный молодой травматолог Петр Петрович силился понять, чего же от него хотят.

— Петр Петрович, — тормошу я завернутого в казенное синее одеяло доктора, растянувшегося на дерматиновом диване. — Ау! Пора вставать! Дежурство ваше закончилось!

— А? Что? — таращит он заспанные глаза. — Который час?

— Почти восемь, пора вставать!

— Доктор, что ж вас в такую рань-то принесло? — недовольно бубнит он, потягиваясь. — Сегодня же суббота: отчитываться начальству не надо. Спали бы себе и спали, и я бы подрых еще! Вы же в больнице, кажется, проживаете?

— Проживаю.

— Так если б вы срочно понадобились, вас нашли бы моментально, не сомневайтесь!

— Странно. Я хотел вас пораньше сменить, торопился, понимаете ли, чтоб вас скорее домой отправить. Думал, вы мне дежурство передать должны как положено.

— Спасибо, конечно, но я и здесь славно высыпаюсь. Знаете, как у нас говорят?

— Как?

— На положено — наложено! — Он нехорошо смеется, продолжая зевать и потягиваться.

— Ну у вас и порядки!

— Да передавать-то особо и нечего, — извиняющимся голосом оправдывается травматолог, видя, что я не одобряю этих шуточек. — За ночь всего раза три в приемник дернули: две пьяные хари заштопал да один вывих плеча вправил. В реанимации все спокойно, на отделениях тоже. У нас, на травме, некого наблюдать, у вас в хирургии тоже…

— А в реанимации записи нашим больным сделали?

— Обижаете. — Травматолог свешивает с дивана голые волосатые ноги. — После вашей пропаганды о правильном ведении послеоперационных больных все пишут, даже мы — травматологи. Причем вашим же больным.

Быстренько распрощавшись, спускаюсь в приемный покой. В нем на удивление пусто — только в дальнем углу коридора, ближе к выходу, полулежит на колченогих стульях один синерожий пропойца. У бедняги плохо с сердцем: пил всего неделю, а сердчишко не выдержало нагрузок и забарахлило. Ему нужно к терапевту, а тот почему-то задерживается. Трудовая дисциплина в выходные дни явно хромает.

— Вы бы ему ЭКГ сняли, что ли, — предлагаю я дежурной медсестре Марине, ядреной девахе лет тридцати.

— Бухать надо меньше! Слышишь, Морковин! — небрежно отзывается Марина и выглядывает в коридор, обращаясь к пациенту. — Тогда и сердце болеть не будет!

— Не пил я! Честное слово, не пил! — дребезжащим голосом отвечает Морковин, приподнимая со стула отекшую синюшную физиономию.

— Морковин, ну кому ты здесь сказки рассказываешь? От тебя и сейчас сивухой разит! Отсюда чую!

— Да правда не бухаю, ужо часов пять! — стонет, приподнявшись на локтях, Морковин.

— Марина, если кого подвезут, звоните на мой мобильный телефон. Номер лежит у вас под стеклом на рабочем столе. Пойду пока в хирургию поднимусь, — и я отправляюсь к себе в отделение.

— Хорошо, Дмитрий Андреевич! — кричит мне вслед медсестра.

— А ЭКГ все же снимите. Вдруг и в самом деле инфаркт у человека приключился?

— Снимем! Но за последний месяц этот хмырь уже пятый раз обращается, все никак не угомонится! Что в нем человеческого-то осталось?

— Не пятый, а четвертый! — оживляется Морковин, пропуская мимо ушей слово «хмырь» и «что человеческого-то осталось».

В отделении я не спеша, обстоятельно обхожу все палаты. Тщательно осматриваю всех тяжелых больных, участвую в перевязках тех, кто требует особого внимания. Поднимаюсь в реанимационное отделение, уделяю время и хирургическим, и травматологическим пациентам.

— Дмитрий Андреевич, — загадочно шепчет дежурная медсестра Лена, симпатичная, но затюканная девушка лет двадцати пяти, когда я вновь появляюсь в хирургии, — а вас тут разыскивают.

— Кому я вдруг понадобился?

— Родиону Афанасьевичу, нашему рентгенологу.

— А ему-то что от меня нужно? Что-то серьезное случилось?

— Не знаю, только он это… — мнется девушка.

— Что «это»? Договаривайте!