Подлужный хотел перетолковать с Тиссеном по поводу Калмановича на следующий день, после получения сенсационных сведений от тестя. Но телефон начальника следственной части облпрокуратуры упорно не откликался. А потом на Алексея обрушился целый ворох производственных забот, и он упустил из вида эту проблему.
Но сегодня, почти месяц спустя, председатель райсовета ранним утром всё же выкроил время для обсуждения животрепещущей темы. Да и Александр Рейнгардович на сей раз оказался на месте.
— Приветствую, Николаич! — с ходу отозвался он. — Звонишь, чтобы выразить соболезнования? — прозвучала в его голосе непонятная ирония.
— В смысле? — не улавливая контекста, напрягся инициатор разговора. — Не понимаю тебя…
— Так уж и не понимаешь, — таким тоном ответил начальник следственной части, что его ухмылку человек с фантазией разглядел бы и за сотни километров. — По поводу Лубова звонишь?
— Да нет. По поводу Калмановича, — пояснил Подлужный. — А при чём здесь Лубов?
— Так ты, Николаич, видать, и вправду не в курсе, — резюмировал Тиссен. — А я уж было хотел восхититься твоей осведомлённостью. Едва-едва с места происшествия прибыл, а ты уже любопытствуешь…Лубова же убили…
— К-как! — поразился Алексей. — Когда? Что случилось?
— Ведь до чего мы дожили, — принялся сокрушаться Александр Рейнгардович. — Вообрази, некоторые влиятельные лица организовали в санатории «Авиатор» натуральный паблхаус. И кувыркались там с проститутками. Прошедшей ночью там развлекался и Лубов. По стечению обстоятельств туда приезжает заказное такси, чтобы забрать обслуживающий персонал…В смысле, не шлюх, а натуральную обслугу. И таксист, бывший боксёр-тяжеловес, случайно опознаёт в окне свою жену, которая его водила за нос, говоря, что по скользящему графику работает в ночную смену на режимном предприятии. Но на сей раз у неё если и проскользнуло, то не там, где надо. Короче, боксёр ворвался в номера, свернул набок скулу жёнушке, а Лубову дал коленом точно в солнечное сплетение. А там, помимо обширного нервного сплетения, да будет тебе известно, проходит так называемая…
— …верхняя брыжеечная артерия, — вспомнил занятия по судебной медицине Алексей.
— Одначе! — подивился коллега. — Так точно. От удара она лопнула, возникло сильное внутреннее кровотечение, и через пять минут наш Юрик почил в бозе. Сейчас вот разбираюсь с квалификацией действий боксёра: то ли умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, то ли совершённое в состоянии сильного душевного волнения…
— А может быть, и совершённое по неосторожности, — ещё больше усложнил задачу Подлужный.
— Х-хы…Ну…Это уж ты подзагнул, — хохотнул собеседник.
— А что? — загорячился Алексей. — Я что-то не припомню казуса, чтобы нормальный в плане физиологии человек погибал от одного удара в солнечное сплетение. А вдруг у Лубова было нетипичное расположение брыжеечной артерии? Вот я расследовал случай со смертельным исходом…Доктор проводил перидуральную анестезию, а у пациента было редкое нетипичное строение позвоночника. В результате иглой был повреждён спинной мозг, а препарат был введён пациенту в…
— Николаич, ты, часом, не адвокатом у этого самого боксёра подвизаешься? — схохмил Тиссен.
— Рейнгардович, так ты же сам спросил, — спохватившись, в тон ему ответил собеседник. — Действительно, что это я? Тут, как-никак, прокурора области убили. Да-а, дела…И кто теперь вместо него?
— Хм, кто ж его знает, — хмыкнул начальник следственной части. — Знаю только, что Сясин, пока устно, доложил в Россию обстоятельства происшествия. Сейчас готовит спецдонесение.
— Дела-а…
— А ты-то, Ляксей, чего звонишь ни свет ни заря?
— …Я-то, — не сразу переключился тот на нужную тему. — Саша, у меня появилась интересная информация…
И Подлужный кратко изложил ту часть разговора с тестем, что касалась сылкинских алмазов. И, разумеется, раскрыл статус Калмана Калмановича. Услышав новость, Тиссен долго молчал. Очевидно, он был ошарашен услышанным.
— Нет, ты подумай, — наконец заговорил Александр. — Мы тут бьёмся. Российские интересы охраняем. Какую-то государственную тайну блюдём. А наверху всё распродают за тридцать сребренников! Скажи мне, Ляксей, как после всего этого жить в этой куче дерьма и во что верить?
— Я сам себе задаю этот вопрос, — безрадостно отозвался Подлужный. — А ответ в данном случае один: биться за правду, несмотря ни на что. И ещё. Даже в этой куче дерьма я разглядел колоритный мазок, достойный кисти Ван Гога.
— Слышь, ты, эстет чёртов, — сердито фыркнул Тиссен, любивший ясность, — ты можешь говорить нормальным языком?
— Я всего-навсего имею в виду следующее: раз клюнула такая большая и хищная рыба, как Калманович, — это ярче всего доказывает, что мы на правильном пути. А среднегорский криминал и израильский буржуин одной верёвочкой повязаны.