«Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис», — авторитетно изрекал Остап Бендер в «Золотом телёнке». Как бы не так! В переломные эпохи абсолютных гарантий не в состоянии обеспечить никто и ничто. Прогорают и страховые фирмы, и мировые компании, и даже президенты стран, ручавшиеся тем избирателям, что доверились им безоговорочно и безотчётно. А меж тем, искренность, наив и простодушие ничуть не избавляют от ответственности перед судьбой простых людей. И на недоумевающие стенания последних, дьявольское провидение, презрительно насмехаясь, поучает свысока: «Так не будьте впредь простофилями! Не верьте никому. На Бога надейся, а сам не плошай».
Такого же рода недотёпой однажды ощутил себя и Подлужный. В начале февраля он получил уведомление из Ласьвинской специализированной школы-интерната. Оно гласило, что учреждение, во исполнение решения вышестоящей организации, будет ликвидировано в первом полугодии 1993 года. Донельзя возмущённый, председатель райсовета связался с директором лечебного заведения Портачным и принялся пенять тому на введение в заблуждение. Увы, руководитель заведения оказался ровно таким же простофилей, что и Алексей.
— Простите великодушно, — вежливо спросил директор спецшколы, — вам сколько лет?
— …Кгм, тридцать семь, — сдерживая себя, ответил Подлужный. — Хотя это и не имеет никакого отношения к делу.
— А мне шестьдесят, — с горечью поведал Портачный. — И сорок из них я отпахал в интернате. В том числе тридцать шесть — директором. И если для вас известие о ликвидации — неприятность, то для меня — стихийное бедствие, казнь египетская, лихо лихое и горе горькое…Ещё перед Новым годом я строил скромные, а всё ж планы. Но областные депутаты в новом бюджете, что тот Прокруст, обрубили финансирование на здравоохранение. И вот нам с вами результат: интернат, единственный такой на всё Среднегорье, закрывается по произволу властей.
Начались лихорадочные поиски вакансии. Выражаясь по-старорежимному, в города и веси разосланы письма с описанием отчаянной ситуации с Костей Тыжных. Письменные контакты были дополнены настойчивыми телефонными коммуникациями. И вскоре прогнозируемо выяснилось, что в соседних областях положение оказывалось ничуть не лучше. Оттуда один за другим поступали учтивые и вынужденные отказы. Как итог, обещанные сроки были сорваны. И Алексей, с отвращением к самому себе, представлял, что испытывает больной мальчик по отношению к дяде-пустобрёху.
Сегодняшним утром Подлужный явился в райсовет раньше обычного, потому что накануне поздним вечером прибыл из трёхдневной командировки. А это значило, что на работе его неизбежно ждало множество неотложных дел.
В учреждении кроме охранника ещё никого не было. Алексей прошёл в свой кабинет. Он устроился за рабочим столом, открыл папку с почтой и, даже не успев приступить к разбору её, наглядно убедился в профессионализме своего секретаря. Ирина Анатольевна, зная приоритеты шефа, превыше всего в кипе бумаг положила письмо из регионального Департамента здравоохранения Свердловской области.
Это был положительный ответ. Больного ребёнка свердловчане готовы были принять в недельный срок, но на возмездной основе. К письму был приложен проект договора. Наряду с радостным порывом Подлужный автоматически отметил, что питомцы Росселя, не только расчётливо используют преференции, выторгованные у земляка Ельцина, но и нутром и телом преданы буржуазной стезе.
Впрочем, эта мысль была мимолётной. Она тотчас уступила место сугубо практическим размышлениям. Первое — относительно консультаций с заведующей райфинотделом Паньковой о том, по какой статье провести расходы по сделке. Второе, памятуя о предупреждении Зыбиной, как грамотно подвести Костю Тыжных к предстоящим переменам. Третье…
И на этой стадии раздумья Алексея были прерваны нежданным появлением директора детдома Фокина, который буквально влетел в кабинет. Лицо его было искажено гримасой страха. Он был в панике.
— Алексей Николаевич! — буквально проскулил Фокин. — Выручайте. Спасайте меня!
— Спасать? От чего? Что случилось? — проникаясь состоянием директора, поневоле вскочил Подлужный.
— От неё…От Царёвой! — едва не валялся у него в ногах здоровенный и всегда такой рассудительный мужик.
— От Царёвой? От прокурора, что ли? — наливаясь каким-то нехорошим предчувствием, довольно глупо уточнил Алексей, словно Царёвых на Сылке было пруд пруди.
— Д-да! Д-да! — теряя последние силы от избытка гнетущих эмоций, уже хрипел Фокин. — Она меня посадит. А я же делал, как вы велели. Вы же обещались, что берёте ответственность на себя.
— Так, Игорь Георгиевич, — с брезгливостью усадив паникёра на стул, перешёл на «ты» Подлужный, — сел и успокоился. И чётко, внятно доложил, за что она тебя хочет посадить?
— Дык…Дык…, — дёргая кадыком, хныкал тот. — Дак за этого…За мальчика с Говяжьей…
— За Костю Тыжных? — напрягся с головы до ног председатель райсовета.
— Ы-ыгы…
— Что с ним случилось?
— Дык…Дык…Погиб же он! — прорыдал директор.