Хирурги человеческих душ (роман-трилогия). Книга первая. Человек может всё!

– Меня? – вопросительно ткнула родительница себя пальцем в грудь. – Эта…Ирина Осиповна…Фамилья – Платунова. А дочку – Регина. Регина Андроновна. Фамилья тоже Платунова. Ага. Я работаю продавщицей. На колбасе стою. А Регинка учится в школе-магазине, тут же, при гастрономе. Ага.

– Ясно, Ирина Остиповна, – остановил её Алексей. – Давайте-ка, послушаем рассказ от первого лица. Пусть нам Регина изложит события того дня. Начинай, Регина, – ободряюще кивнул он головой.

И девушка, волнуясь и сбиваясь, начала свой рассказ:

– В тот день, 26 апреля, я с подружками Катькой…ой…с Катей и Леной пошла на Каму смотреть открытие навигации. Под вечер. Катя купила бутылку вина, и мы её распили. Я раньше вина не пробовала. Опьянела. Пошли обратно по Компросу…Ой…По Комсомольскому проспекту. Проходили мимо магазина «Аметист». Уже стемнело и огни зажглись. На витрине разные украшения красиво так…переливались. Я остановилась, и от подруг отстала. Любуюсь украшениями и пою: «Обручальное кольцо-о…». Потом – «Малиновки заслышав голосок». Вроде не так, чтоб громко. Вдруг, слышу, говорят: «Ишь, малиновка расчирикалась. Слышим, слышим твой голосок». Оглянулась – милиция. Меня забрали и привезли в медвытрезвитель. Там меня мужчина в белом халате посмотрел. Рядом с ним – офицер. Ну, помню, что погоны со звёздочками. Начали спрашивать: кто я да откуда. Я – ни гу-гу. Тогда меня женщина-милиционер увела в эту…ну…в комнату к другим женщинам, которые пьяные. Раздела меня и положила в кровать. Сама ушла и дверь комнаты снаружи на железяку закрыла. Сначала шумно кругом было: в приёмной у них, в коридоре, в соседних комнатах. В голове у меня тоже шумело и кружилось. Потом стихло, и я уснула…

– Так-так, – кивнул ей Подлужный, подавая тем самым знак, что он внимает неотрывно.

– Ночью проснулась, – приободрилась Платунова-младшая. – Захотела в туалет. Так…, по маленькому. Я побарабанила в двери, а женщины-то той нету. Там в дверях есть маленькое открывающееся окошечко, туда мужик какой-то сунулся и спрашивает: «Чего?». Я забоялась – и прыг в кровать. Полежала. А в туалет пуще прижало. К дверям. Стучуся. Опять тот мужик: «Чего надо?». И уж на третий раз я говорю: «Чего надо, чего надо…В туалет хочу». Мужик меня в туалет и повёл. Он в форме был: в милицейских брюках и рубашке с погонами. На погонах жёлтые…Нет, золотистые блестящие полоски. Ну, пошли. А на мне одна простынка с постели – я в неё закуталась. Завёл меня мужик в туалет, а там – никого. Я оправилась. В туалете он это…и сделал. А утром-то я протрезвилась…И когда офицер снова стал спрашивать, я и призналась, кто такая, назвала фамилию, школу, где учусь, и меня отвели в инспекцию по несовершеннолетним, а оттуда – домой.

И обесчещенная девушка (если верить её утверждениям) завершив откровение, потупилась

– Значит так, Регина, и вы, Ирина Осиповна, – приступил к решительным действиям Подлужный, – отныне и до окончания…кгм…действий, выполняемых мной, забудьте, что я мужчина. Я для вас – следователь-гинеколог, который должен знать всю подноготную. Извините, но вы сами себя, мягко выражаясь, в такую позу поставили. Поэтому – без обиды, если что не так. Любознательность буду проявлять открытым текстом. Ясно?

– Ясно, – проглотила слюну мамаша.

– Да, – кивнула головой девушка.

– Ты, Регина, до того мужчины в погонах в половую связь вступала?

– Не-а, – произнесла та, заливаясь краской стыда.

– То есть, с мужчиной в милицейском мундире – в первый раз? – конкретизировал ситуацию Алексей.

– В первый…И в последний, – помедлив, тихо добавила Платунова-младшая.

– У тебя из-за полового акта выделения из влагалища были?

– Маленько. Кровь была.

– На простыню попала?

– Не-а, он её с меня сдёрнул и бросил на столик.

– Но ты же вытиралась чем-то?

– Он мне эта…тряпку давал. Потом забрал её.

– А у него выделения были?

– Да. У него это…брызгало…мне на…попу. Он меня спиной к себе поставил, а сам сзади был. И он тоже…это…вытер.

– Ты не сопротивлялась ему, не кричала, не стучала в двери?

– Нет, – разом обмякла девушка.

– А што?

– Забоялась. Он пугал, что расскажет всем про меня. Бумагу напишет куда надо, что я пьяница. И в газету – тоже. А если буду молчать, то он всё прикроет. Говорил, что через такое все…бабы проходят. Месяцем раньше, месяцем позже – какая разница.

– В палате женщинам рассказывала?

– Не-а.

– А што?

– Забоялась. И стыдно было.

– И они ничего не видели и не слышали?

– Не-а. Они спали. Ажно храпели.

– Допустим. А дома? Матери-то, небось, пожаловалась?

– Не-а, – как заведённая заладила Регина.

– Тоже забоялась?! – недоверчиво воскликнул Подлужный.

– Забоялась, – прошептала девушка, закрывая лицо ладонями.

– Х-ха! – непроизвольно вырвался у Алексея неопределённый возглас. – Боялась, боялась, а через полтора месяца – вдруг пожаловалась? С какой же стати бояться перестала?

– Да она же заболела! – жалобно вскрикнула, суровая внешне мамаша. – Не подвезло ей.

– Чего-чего? – не сориентировался в её стенаниях следователь.