Хирурги человеческих душ

– И в диспансере ей сказали: покуда не признаешься откеля – лечить не будем, – миновав критическую точку, относительно спокойно заговорила многострадальная мамаша. – Мы сказали, а главный врач к вам и погнал.

– Сюрпризик, – почесал затылок следователь. – Что ж, давайте, так сказать, ближе к телу. У тебя, Регина, на теле повреждения имелись.

– Синяки. Тут и тут, – указала девушка на бёдра.

– Отчего?

– А он, мужик-то, шибко меня к себе тянул.

– Показывала кому-то синяки?

– У-у.

– Опять забоялась.

– Угу.

– Тьфу! – раздосадовано изобразил воздушный плевок Алексей. – Голову даю наотрез, что как только приехала из вытрезвителя домой, тщательно помылась и постирала нижнее бельё. Так?

– Угу! – почти восхищённо уставилась Регина на него, поражённая его прозорливостью.

– Угу, – передразнил её Подлужный. – Сейчас подумайте, уважаемые мои дамы, насколько блестящая, без преувеличения, перспектива перед нами открывается. Статья 117 Уголовного кодекса, устанавливающая ответственность за изнасилование, предусматривает три формы недозволенного воздействия на женщину: физическое насилие, психическое – в виде угроз, а также беспомощное состояние потерпевшей.

Свои рассуждения Подлужный сопровождал, для пущей убедительности, демонстрацией свода уголовных законов обеим замороченным кумушкам.

– Берём физическое воздействие. Доказательств на сегодня – ноль целых ноль десятых. Если нечто на теле и было, то сошло. Ну, назначу я судебно-медицинскую экспертизу. Специалисты обследуют Регину и констатируют, что спермы не обнаружено. Правда, дефлорация имела место, то бишь, целостность девственной плевы действительно нарушена. И тут же отметят, что давность упомянутого телесного повреждения – более двух недель. Конкретнее сроков они не назовут. Что нам сие даст по отношению к периоду изнасилования? Да ничего. Милиционеров-самодуров я встречал, но круглых дураков – извините. Сграбастаем мы потенциального насильника, а он нам и врежет промеж глаз: «Гражданин следователь и иже с вами! Я глубоко сожалею, что какой-то подонок испохабил милую Региночку ещё в первом классе. Ведь давность-то более двух недель. Значит, акт телесного вандализма над несчастной девочкой мог быть и в детском саду».

– Это ж… гадство! – возмутилась Платунова-старшая.

– От первой бесперспективной зацепочки мы цепляемся за вторую, – не отвлекаясь на возглас, развивал пояснения для женщин Алексей. – То бишь, ухватываемся за гонорею. Она, образно выражаясь, – гусарский насморк. В век научно-технической революции её вылечить или, на худой конец, заглушить, что высморкаться: ударный двухнедельный цикл приёма антибиотиков – и реабилитация. У Регины-то вензаболевание выявлено. Теперь прикиньте: а если у насильника его уже нет. Что это? Это гол в собственные ворота.

Подлужный замолчал, давая парочке оценить сложность ситуации. Мамаша и дочка тупо молчали. Тогда он продолжил развивать нить вполне вероятных событий:

– Я, разумеется, чуточку утрирую. Уж простите. О том сообщаю вам, так сказать, для расширения кругозора. Двигаемся дальше. Берём угрозы применения насилия. Обосновать словесные запугивания, прозвучавшие тет-а-тет, архисложно. Вернее – нереально. К тому же те угрозы были обращены в будущее и носили некий дискредитирующий характер. Снова «в молоко», как обожает говорить один мой знакомый коллега. То есть, мимо.

– Вот же… гадство! – «заклинило» Платунову-старшую.

– Остаётся уповать на беспомощное состояние потерпевшей, – с критической миной на лице посмотрел Алексей на Платунову-младшую, которую по внешнему виду прадеды оценили бы как «молодуха-кровь с молоком». – Регина несовершеннолетняя, чему я был немало удивлён, услышав о том от вас, Ирина Осиповна. Казалось бы, несовершеннолетие – стратегический козырь. Ан нет! Регина же скрыла свой возраст. Да и выглядит она, честно говоря, лет на двадцать. Рослая. Развитые формы. И тэ дэ. И тэ пэ.

– Регинке все больше дают. А ей осенью ишо только семнадцать стукнет, – пригорюнилась Платунова-старшая. – Так что?! – внезапно взъярилась она. – Из-за того поступиться, что девку опозорили? Она же баскущая у меня! Справная! Послушная! Завсегда в шесть домой приходила. Один раз, как на грех, отпросилась подольше погулять – и на тебе! А что глаза начернила да губы красит – вы не хулите. То она с меня всё слупила. С меня моду взяла. Тута я виноватая! А девкой я не поступлюся!

– Никто и не предлагает, – пристукнул кулаком по столу Подлужный. – Настаиваете на разбирательстве в уголовном порядке?

– Настаиваю.

– Быть посему, – даже повеселел следователь от наступившей определённости. – Я ведь просто делюсь с вами сомнениями. Единственный резерв – состояние опьянения и то, что Регина находилась в специальном учреждении, где полностью зависела от персонала. Акт помещения её в вытрезвитель я, положим, изыму. В нём, наверняка, значится, что у доставленной установлена, как минимум, средняя степень опьянения – иначе бы в палату её не водворили. И это предел аргументации? Да, скудновато.