Хирурги человеческих душ

– Наде-е-ежда Ивановна! – с укоризной произнёс Подлужный. – Пока я вообще не пишу. И протокол не достал. Да и тайны хранить, я не только научен, но и обязан – по долгу службы. Коль наш задушевный диалог дойдёт до записи, то непременно с вашего согласия. И ведомо про него будет лишь избранным: тем, кто имеет доступ к материалам по уголовно-процессуальному закону. А то, может статься, вам в вытрезвителе столь по нраву пришлось, что и предмета для претензий нет?

– Ааа! – преодолела колебания Скокова, будто саблей рубанув воздух ребром ладони. – Только раз бывает в жизни счастье! Девка я незамужняя, семерых детишек по лавкам нетути. Я вам обскажу, а вы, покуда, не пишите.

– Слушаю и повинуюсь, – на полном серьёзе воспринял её пожелание следователь, и убрал авторучку в выдвижной ящик своего большущего старорежимного канцелярского стола.

– Второго февраля у Ленки Ознобихиной мы отмечали день рождения, – в напряжённом воспоминании закатила глаза под самый лоб рассказчица. – Мы в её комнате, в общаге, посидели, выпили. Всё путём. Нас, девок, шестеро набралось, а парней – двое. Один – Ленкин, второй – Машкин… Неважно. Короче, пошли мы с Валькой Пахтусовой обратно вдвоём. Уже часов одиннадцать было – ночи, естественно. Мы автобус ждали-ждали, да и ломанули пёхом. Прёмся, хохочем, толкаемся, балуемся. И налетели на старушляндию одну. Она, должно, от царя Гороха уцелела. Налетели, значит, ненароком мы, а старушляндия пала. Свалилась, вскочила, да как подняла хай – во всю ивановскую! Нам с Валькой на головы, откуда ни возьмись, доблестные… милиционеры попадали, ровно десантники с неба. И упекли нас в вытрезвиловку. Там то да сё… Это неважно. Ночью я продыбалась с бодуна, да вдобавок мочевой пузырь арбузом раздулся. Тронь – лопнет ровно воздушный шарик. Я – к дверям, а там… хи-хи… мильтон «на часах» дежурит. Я ж голышом, в простынку укуталась, что та индианка в сари. Прошусь: мол, до ветру хочу. Он приветливый такой: «Завсегда… Пожалте…». Заводит меня в уборную, а дверь за нами на ключик – чик!

Дальнейшее изложение событий Скоковой, с незначительными отклонениями, повторяло историю Регины Платуновой.

– Я вас правильно понял, – уже занося показания свидетеля в протокол и получив на то «высочайшее соизволение» фрезеровщицы, уточнял следователь, – вы позволили постовому совершить половой акт при том условии, что он избавит вас от отправления письма из вытрезвителя на вашу работу?

– Да. Так-то я не хотела. А он пообещал. Сулил, что я только заплачу деньги за ночёвку.

– И бумага на завод не поступила?

– Нет. Я ждала. Боялась, до родимчика: вдруг поступит казённый конвертик. Или он заразный какой…, который сексуально озабоченный. Нет, пронесло. Вы, наверное, считаете, что я вру? Письма же на работу нет. И ему я сама… того… дала.

– Почему же, – на минуту приостановил фиксацию показаний Алексей, разминая затёкшую руку. – Не вы первая, к сожалению, сообщаете мне такие детали, что их самый отчаянный лгунишка не выдумает. И потом, отрицательный результат – тоже результат. Осмотрим журнал исходящей корреспонденции. Предположим, письмо значится отправленным на мотовозоремонтный завод. Берём журнал входящей корреспонденции на вашем предприятии и выявляем, что депеша не поступала. Результат? Ещё какой! Вы мне, пожалуйста, вот что поясните: при половом акте… или до него… постовой часы с руки не снимал?

– …Н-нет, не снимал. Мне как-то не до часов было, врать не стану. «Под градусом» ведь была. Да и полтора года уже прошло. Что осело внутри, то и сказала.

– Надежда Ивановна, а подружку вашу милиционер в туалет не водил?

– Нет. Она до утра продрыхала. Это я, сдуру, пива у Ленки налакалась. А Вальке-то, как нас выпустили, я про «кувырок» в уборной сказывала.

– Тэк-с! – удовлетворённо отметил последнюю реплику Подлужный. – По всему выходит, что лежит вашей подружке дорога в казённый дом – то есть к нам.

– Дык она и так на завтра к вам повестку получила.

Закрепив показания Скоковой, следователь пригласил к себе Юлию Камушкину и Александру Зимину, трудившихся в кабинете старшего помощника прокурора Вересаевой, для участия в качестве понятых при опознании «сексуально озабоченного» по фотографии. Взглянув на фототаблицу, фрезеровщица практически без раздумья ткнула указательным пальцем на объект под номером четыре:

– Вот он, сладострастный! Сопел и дрожал, ровно припадочный или под электротоком. Аж спину обслюнявил… Ф-фу!

– Попрошу вас, гражданка Скокова, – официально обратился к ней Подлужный, – конкретизировать, по каким признакам вы опознали лицо, выводившее вас в туалет, а также прочитать на обороте фототаблицы, кто значится под номером четыре…

Юлька и Сашка с обожанием таращили глазёнки на наставника, взирая на то, как их каторжный труд воплощается в доказательства, изобличающие ненасытного туалетомана. Алексей же священнодействовал над бумагами подобно древнеримскому авгуру, закладывая основу для грядущего праведного возмездия.